Эндрю Нортон - Космические оборотни. Сборник

— Разденьтесь!

— Что?

Старик покачал лучеметом.

— Приготовься взять его! — сказал он и качнул головой в мою сторону.

Человек тут же сбросил халат. Плечи его были обнажены, предательской сыпи видно не было.

— Заберите этот чертов халат и сожгите его, — приказал ему Старик. — После этого возвращайтесь к работе.

Человек, покраснев, поспешил было прочь, но тут же остановился и спросил:

— Шеф, вы готовы к этой… процедуре?

— Скоро буду. Я дам вам знать об этом.

Человек вышел. Старик устало положил лучемет в наплечную кобуру.

— Расклеиваешь приказ, — стал ворчать он, — даешь его читать всему персоналу, лично доводишь до каждого, заставляешь всех расписываться под ним. Ну хоть вытатуируй его на их узких хилых грудях — все равно какой-нибудь умник будет считать, что это к нему не относится. Ученые!

Я снова вернулся к своему прежнему повелителю. Он и сейчас вызывал у меня отвращение, но при этом появился еще какой-то привкус опасности, который, черт побери, не был абсолютно неприятным.

— Шеф, — подал я голос. — Что вы собираетесь делать с этой дрянью?

— Намерен взять интервью.

— У кого? У него? Каким же образом, позвольте полюбопытствовать? Неужели вы собираетесь расспросить эту милую обезьянку?

— Нет. Ты отлично знаешь, что обезьяны не умеют говорить. Нам нужен доброволец. Человек-доброволец!

Стоило мне только зрительно представить себе это, как ужас с новой силой обрушился на меня.

— Нет, вы не можете этого сделать! Вы не посмеете сделать такое! Этого нельзя разрешить никому!

— Могу и сделаю, мой мальчик. То, что необходимо совершить, должно быть сделано.

— Вы не раздобудете добровольцев! Ни единого! Дураков нет!

— У меня уже есть один.

— Есть? Кто же это?

— Мне бы не хотелось воспользоваться им. Я все еще подыскиваю подходящего человека.

Я испытывал негодование и не скрывал этого.

— Вы не должны никого искать, будь то доброволец или нет. Если же у вас все же есть кто-то, кто хочет попробовать острых ощущений, то вам не надо искать еще одного. Не может быть двух человек, настолько обезумевших.

— Возможно, — согласился он. — Но я все еще не хочу того, который уже есть. Интервью должно состояться непременно, сынок. Мы сражаемся при полном отсутствии военной разведки. Мы не знаем своего врага, мы не в состоянии общаться с ним, мы не знаем, какими побуждениями он руководствуется. Мы должны это выяснить. От этого зависит наше существование. Единственным способом говорить с этими тварями является общение через посредника-человека. Поэтому это будет сделано. Но я все еще подыскиваю добровольца.

— Не смотрите на меня!

— А почему бы мне не смотреть на тебя?

Мой ответ был наполовину ироническим, его же слова настолько ошеломили меня, что я потерял дар речи. Придя в себя, я стал бессвязно кричать, брызжа слюной:

— Вы с ума сошли? Мне следовало бы убить эту мразь, раз у меня в руках оказалось ваше оружие. Я бы обязательно это сделал, знай я, для чего она вам нужна. Стать добровольцем и позволить вам снова посадить мне на плечи эту мерзость… Нет, с меня довольно!

Старик продолжал гнуть свое, будто вовсе не слышал меня.

— Это не может быть просто кто-нибудь. Это должен быть человек, который способен вынести это. Джарвис не был ни в должной мере стабилен, ни достаточно стоек. Мы знаем, что ты как раз такой!

— Я? Все, что вы знаете, это то, что я уже однажды пережил это! Я… Я не выдержу такое еще раз!

— Это будет первоначальный доброволец.

— Сошка помельче? — спросил голос с ноткой сомнения.

— Верно. Ведите его сюда.

Я направился к двери.

— Куда это ты? — сердито бросил Старик.

— На выход! — огрызнулся я. — Не хочу принимать в этом никакого участия.

Он сгреб меня и развернул.

— Нет, ты останешься! — с яростью в голосе сказал Старик. — Хватит молоть чепуху. Не то я запру тебя в больнице!

Я слишком устал, чтобы ему перечить.

— Вы здесь — босс.

Лаборанты вкатили нечто вроде кресла, более похожего на электрический стул в тюрьме Синг-Синг, чем на что-либо иное. На нем были пристяжные ремни для колен и лодыжек, а также для запястий и локтей, корсет для пояса и груди. Однако спинка кресла была вырезана таким образом, чтобы плечи жертвы оставались голыми.

Они поставили кресло рядом с клеткой орангутанга, затем убрали решетку клетки, которая соседствовала с креслом. Обезьяна наблюдала за этим пытливым внимательным взглядом, однако конечности ее все еще безвольно свисали. Тем не менее, от самой мысли о том, что клетка открыта, мне становилось не по себе. Только угроза Старика подвергнуть меня аресту удерживала меня здесь. Лаборанты стояли рядом, по-видимому, наготове. Открылась наружная дверь и вошло несколько человек, в том числе и Мэри.

Ноги у меня подкосились. Я давно хотел повидаться с ней и пытался несколько раз передать ей словечко через сиделок, но они либо не знали, о ком именно идет речь, либо получили соответствующие инструкции. Теперь я вот встретился с ней при таких обстоятельствах. Я выругал в душе Старика — это не такого рода зрелище, на которое водят женщин, пусть даже женщин-агентов. Должны же все-таки быть какие-то рамки приличия.

Мэри, казалось, удивилась, увидев меня, и кивнула. Я тоже кивнул, но для болтовни не было настроения. Она выглядела довольно-таки неплохо, хотя и была очень сосредоточенной. На ней была такая же одежда, что и на сиделке, но у нее не было нелепого шлема и пластины на спине. Все остальные были мужчинами, занятыми наладкой различной аппаратуры, в том числе и для записи звука и стереоизображения.

— Готово? — спросил завлабораторией.

— Начинай! — кивнул Старик.

Мэри подошла прямо к креслу и села в него. Двое лаборантов, встав на колени, стали прилаживать застежки. Я следил за ними, затаив дыхание. Затем схватил Старика за руку и буквально отшвырнул его в сторону, бросившись к креслу и сметая на пути подвернувшихся под ноги лаборантов.

— Мэри! — закричал я. — Поднимайся отсюда!

— Дуло лучемета Старика было направлена на меня.

— Прочь от нее! — скомандовал он. — А вы, трое, хватайте его и вяжите!

Я взглянул на лучемет, затем перевел взгляд на Мэри. Она не шевелилась. Ноги ее уже были связаны. Она просто глядела на меня взглядом, полным сострадания.

— Поднимись, Мэри, — сказал я понуро. — В это кресло сяду я.

Кресло забрали и принесли новое, побольше — в старом мне было тесно, так как оно было подогнано по размеру Мэри.

Когда меня закончили пристегивать, тело мое стало застывшим, как бетон. Спина невыносимо зудела, хотя к ней пока что ничто не прикасалось.

Мэри больше не было в комнате. Я не видел, как она вышла, да и это как-то потеряло для меня какое-либо значение. Когда меня подготовили, Старик положил руку на мое плечо и тихо сказал: