Станислав Лем - Собрание сочинений в 10 томах. Том 2. Солярис. Возвращение со звезд

Одна как раз отчаливала; ее чернокожий экипаж ударами весел и пронзительными воплями разгонял похожих на корявые колоды крокодилов, наполовину погруженных в ил; те поворачивались и, бессильно щелкая зубастыми челюстями, уползали на глубину. Мы всемером спускались с крутого берега; первая четверка заняла места в следующей лодке, негры с явным усилием уперлись веслами в обрыв и оттолкнули утлое суденышко так, что оно завертелось; я немного отстал, передо мной была только та пара, благодаря которой я решился на все это; как раз показалась новая лодка, длиной метров в десять, чернокожие гребцы окликнули нас и, борясь с течением, ловко причалили. Мы спрыгнули в трухлявое нутро лодки, поднялась пыль, пахнущая древесиной. Молодой человек в фантастическом одеянии, изображавшем тигровую шкуру, причем верхняя половина черепа хищника, свисавшая на спину юноши, могла служить ему головным убором, помог своей спутнице сесть. Я занял место напротив них, а тем временем мы уже плыли, и, хотя несколько минут назад я находился в ночном парке, теперь я уже не был в этом полностью уверен. Стоявший на носу лодки великан-негр издавал то и дело дикие вопли, два ряда спин сгибались, лоснясь, весла коротко и резко вонзались в воду, лодка, скрипя, задевала песок, пока не попала на стрежень.

Я вдыхал тяжелый, нагретый запах воды, тины, гниющих растений, плывших у наших бортов, всего на ладонь возвышавшихся над уровнем воды. Берега отдалялись, мы миновали характерный серо-зеленоватый, словно испепеленный, буш, с дышавших солнечным жаром песчаных отмелей с плеском иногда соскальзывали похожие на ожившие стволы крокодилы, один довольно долго держался за нашей кормой: сначала на поверхности виднелась продолговатая голова, потом вода стала заливать его выпуклые глаза, и только его нос, темный, как речной камень, двигался, торопливо рассекая бурую воду. Там, где река омывала затопленные препятствия, между равномерно колыхавшимися спинами чернокожих гребцов виднелись вспененные валы; негр на носу издавал иной, хриплый возглас, весла с одной стороны ударяли резче, лодка сворачивала; мне трудно сказать, когда глухое, грудное покряхтыванье гребцов стало сливаться в угрюмый, повторяющийся напев, нечто вроде гневного возгласа, переходящего в жалобный вопль, завершаемый многократным всплеском рассекаемой веслами воды. Так плыли мы, словно и взаправду перенесенные в сердце Африки, по огромной реке, среди серо-зеленой саванны. Стена джунглей была уже далеко, растаяв в знойном мареве, чернокожий рулевой задавал темп, вдали паслись антилопы, неспешным, тяжелым галопом проскакало стадо жирафов; в какой-то момент я почувствовал на себе взгляд сидевшей напротив меня женщины и посмотрел на нее.

Меня поразила ее красота. Я сразу заметил, что она привлекательна. Теперь она была совсем близко от меня, и я увидел: она не просто привлекательна, а прекрасна. Темные с медным отливом волосы, белое, невыразимо спокойное лицо, неподвижные вишневые губы. Она зачаровала меня. Как этот онемевший на солнце необъятный простор.

В ее красоте было то совершенство, которого я всегда побаивался. Быть может, потому, что слишком мало пережил на Земле и слишком много об этом размышлял. Во всяком случае, передо мной была женщина, казавшаяся неземной, хотя все это — обман, просто такие черты, такой облик, но кто же думает об этом, когда смотрит? Женщина улыбнулась одними глазами, а губы ее сохранили выражение пренебрежительного равнодушия. Улыбнулась нс мне, скорее своим мыслям. Ее спутник сидел на заклиненной в выдолбленном стволе скамеечке, опустив левую руку за борт, так что кончики пальцев касались воды, но не смотрел ни туда, ни на скользившую по сторонам панораму дикой Африки; просто сидел, как в приемной у зубного врача, скучающий и ко всему безразличный.

Впереди показались сероватые камни, рассыпанные но всей реке. Рулевой стал кричать, словно заклиная, оглушительным голосом. Негры бешено колотили веслами, камни превратились в ныряющих гиппопотамов, лодка прибавила скорость; стадо толстокожих осталось позади, сквозь ритмичный плеск весел, сквозь хриплую, глухую песню гребцов доносцлся неизвестно откуда смутный шум. Вдали, там, где река исчезала меж все круче вздымавшихся берегов, показались две сходившиеся друг с другом, огромные дрожащие радуги.

— Are! Аннаи! Аннаи! Аге-е-е! — как ошалевший, ревел рулевой. Негры налегли на весла, лодка летела, как на крыльях; женщина протянула руку и стала не глядя искать руку своего спутника.

Рулевой орал. Пирога двигалась с поразительной быстротой. Нос задрался, мы соскользнули с гривы огромного, с виду неподвижного вала, и между рядами бешено работавших чернокожих я увидел огромную излучину реки: сразу потемневшая вода валила в ворота между утесами. Течение раздваивалось, мы мчались вправо, где вода поднималась побелевшими от пены волнами, а левый речной рукав исчезал без следа, и лишь чудовищный грохот вместе со столбами водяной пыли говорил, что за скалами скрывается водопад. Мы миновали его и попали в другой рукав, но и тут поток бурлил. Пирога скакала теперь, как верховой конь, между черными порогами, над каждым из которых вздымалась стена ревущей воды, берега сближались, негры с правого борта перестали грести и, приставив рукояти весел к груди, со страшной силой оттолкнулись от скалы, так что от толчка у них в груди глухо загудело, пирога попала на середину течения. Нос взмыл вверх, рулевой чудом устоял на ногах, на меня дохнуло холодом от летевших из-за камней брызг, пирога, дрожа, как пружина, полетела вниз. Невероятным был этот водный слалом, с обеих сторон мелькали черные скалы с разлетавшимися гривами воды, негры еще и еще раз оттолкнулись веслами от валунов, пирога отлетела от них и вонзилась, как пущенная по белой пене стрела, в горло бешеного потока. Я поднял глаза и увидел распростертые в высоте кроны сикомор; среди ветвей носились маленькие обезьянки. Мне пришлось схватиться за борт, так сильно нас тряхнуло, подбросило, и в грохоте водяной массы, зачерпывая обоими бортами, промокнув в момент до нитки, мы помчались еще круче вниз — это было уже падение; береговые камни пролетали, как статуи чудовищных птиц с пеной у острых крыльев, грохот, грохот. На фоне неба — выпрямившиеся фигуры гребцов, неких стражников катаклизма; мы неслись прямо на каменный столб, деливший поток на две части, перед столбом кружил черный водоворот, мы неслись на препятствие, я услышал женский крик.

Негры боролись в беспамятстве отчаяния, рулевой поднял руки, я видел его раскрытый в вопле рот, но не слышал голоса, он приплясывал на носу, пирога шла наискосок, отхлынувшая волна задержала нас, секунду мы стояли на месте, потом, словно и не было бешеной работы весел, лодка повернулась и пошла кормой вперед, все быстрее.