Александр Суздаль - Чужие отражения чужих тел

— Веруй в Лучезарного и Свет будет с нами!

— Верую! — сказал Спартак, становясь перед Жанной на колени и целуя край его камзола.

— Веруем! — вразнобой прокричали его гладиаторы, а украинские добровольцы осеняли себя крестом.

Напротив Суворова стоял Архимед, который сидел за полевым столом и что-то чертил.

— Что ты рисуешь? — спросила Жанна. Архимед удивлённо поднял голову и добродушно ответил:

— Я вычисляю квадратуру круга.

— Разве тебе не следует подготовиться к сегодняшней битве? — спросила Жанна, на что Архимед ответил: — Ах, ты о войне!? Не беспокойся, Суворова мы одолеем.

— Он лучший полководец всех времён, жаль, что на стороне Тьмы, — сказала Жанна, с сомнением поглядывая на увлечённого задачей Архимеда.

— Ты веришь в Бога? — спросил Архимед, а когда Жанна кивнула, сказал: — Точно также я верю в то, что одолею Суворова.

Напротив войск Гитлера, Наполеона и Муссолини расположились отряды Нельсона Мандела. Высокий седовласый африканец положил руку на плечо Жанне и сказал: — Ты ближе к Лучезарному, поэтому, прошу, помолись за меня, а за остальное не беспокойся, я знаю, как приручить диких зверей.

— Диких зверей приручить нельзя, — сказала Жанна и Мандела с улыбкой ответил: — Вот видишь, и ты это знаешь!

Из-за Днепра прибывали последние резервные полки, которые, перед тем, как переплыть Днепр, торопливо заходили по колена в речку Почайную, пили святую воду, осеняя себя тройным крестом. Над горизонтом выглянул яркий краешек солнца и трава на поле зашелестела от поднявшегося лёгкого ветерка. Окинув взглядом свои полки, Жанна, собравшись, сказала Манделе:

— Пора!

Она быстрым шагом покинула его позиции, чтобы возвратиться на небольшое возвышение, где был её лагерь и развивался её флаг из белой ткани, усыпанный лилиями.

Куликово поле [46]широкое, но не вместить ему всех воинов Света и тёмные ряды сторонников Тьмы. Глубокая полоса разделяет не только души, но и прошедшую жизнь, и взгляд на будущее. Высоко в небе над воинами Света сидит на Престолах Лучезарный, поглядывая на бескрайнее море человеческих душ. Против него на тёмном троне сидит властитель тёмных сил, по-прежнему предпочитающий находиться в оболочке Семёна Ивановича Котермана. Над самой серединой поля висит в небе Иоанн с раскрытой книгой и вечным гусиным пером в руке. Он, не думая, записывает всё, что видит, так как понимет, что от своего предназначения не отказаться.

Из Света вперёд выехал широкоплечий воин Первосвет на резвом белом жеребце и остановился между войском Света и Тьмы. Ему на встречу на низкорослом монгольском коне выкатил сын Субэдэя-нойона, высокомерный Тимур-Бука, по прозвищу Хайвон. Первосвет сидит на белом жеребце, разминает плечи, мечом машет, Хайвона дразнит. Позади воины Света, а Первосвету видится войско руськое, а за ним отец Днепр, а на том берегу Киев и отступать некуда. Не осталось на Земле равнодушных душ и всем придётся выбрать сторону Света или Тьмы.

Богатыри вскинули длинные копья и схлестнулись посередине, подбадриваемые каждый своей стороной. Копья, странным образом столкнувшись в ударе, не выдержали и треснули. Отбросив их в сторону за ненадобностью, богатыри стали крутиться по кругу, отбывая удары меча и копыт вздыбившихся лошадей. Конь Хайвона захромал, и он соскочил с него и стал, широко расставив ноги и подняв в свой меч. Первосвет легко соскочил со своего коня и шепнул ему: «Пощипай травки, охладись», — а сам, взмахивая мечом, двинулся в сторону Хайвона. Долго дрались богатыри, но не повезло Хайвону – удар в шею не оставил ему надежд и он упал, захлёбываясь кровью. Воины Света восприняли победу Первосвета восторженными криками, а из рядов Тьмы посыпался град стрел. Первосвет, сражённый стрелами, упал на землю, а его конь, неподвластный стрелкам, склонился к хозяину, теребя его чёлку. В тот же миг Сталин взмахнул рукой и политруки, угрожая пистолетами, погнали серую массу вперёд, базлая во всё горло: — За Сталина, за Родину.

Заградительный отряд приготовил пулемёты, а толпа штрафников и уголовников фальшиво запела, не поднимаясь из окопов:

— Как родная меня мать провожала,

Тут и вся моя родня набежала.

Ах, куда ж ты, паренёк, ах, куда ты?

Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты!

В Красной армии штыки чай найдутся,

Без тебя большевики обойдутся!

Эх, яблочко, да золотистое,

Не водися ты, Ванёк, да с нечистыми!

Будь такие все, как вы, ротозеи,

Что б осталось от Масквы, от Многорассеи….

Вскочив в окопы, офицер с тремя ромбами пальнул из пистолета и погнал батальон вперёд. Не прошли они и сто метров, как увидели кучу бочек, лежащих на боку. Выбив дно, уголовник крикнул: — Братва, вино!

— Отравленное, — сказал бывший капитан, а ныне рядовой штрафной роты Иван Бессмертный.

— А сейчас проверим, — сказал блатной и зачерпнул из бочки прямо котелком. Опрокинув в себя половину, он подождал малость, а потом снова зачерпнул и произнёс, криво улыбаясь: — Лучше я потеряю душу здесь, чем в бою.

— Отодвинься, урка, дай и другим попить, — сказал Иван Бессмертный, зачерпнув из бочки кружкой.

— Братва, налетай! — крикнул пьяный блатной, и весь рядовой состав штрафного батальона сосредоточенно выбивал из бочек дно. Гарибальди, наблюдая противника, спрятал улыбку в пышных усах: недаром его воины опустошили все погреба в итальянской округе и подкатили как можно ближе к вражескому стану бочки с вином.

Хутин скептически улыбался, наблюдая за тем, как перед его танковой бригадой выстроилась кучка голых гладиаторов и украинские добровольцы. Чтобы доставить себе удовольствие, Хутин послал вперёд десантников из 76-й псковской дивизии с приказом убить всех гладиаторов, а украинских добровольцев взять в плен. Скрываясь в высокой, по пояс, траве десантники поползли в сторону врага. Паша Осипов, в бытность свою псковский десантник по кличке «Фуфел», бормотал себе под нос невесть откуда прилипшую песню: «И значит, нам нужна одна победа, одна на всех – мы за ценой не постоим», — когда перед ним выросла огромная фигура гладиатора. Перепуганный Паша выпустил в гиганта очередь из автомата, но гладиатор даже не пошевелился. Он подошел к ошарашенному Паше, вытряхивая из себя пули, и сказал: — У тебя плохое оружие. Душу этим не возьмёшь.

Гладиатор взмахнул мечом и снёс Паше голову, которая, вместе с телом, тут же испарилась, превращаясь в серую пыль. Паша мог бы гордиться, если бы знал, что его голову снёс сам Спартак. Старший лейтенант Антон Короленков не видел своих бойцов, но предчувствие его не обмануло – в траве творилось что-то непонятное. Последнее, что он почувствовал, нож на горле, а потом захлебнулся в крови.