Брендон Сандерсон - Герой веков (сборник)

Террисиец опустился в кресло напротив:

— Я не уверен, что понимаю, кто я такой, леди Вин.

Стены палатки захлопали от легкого ветра, немного пепла задуло сквозь оставленный незавязанным полог.

— Ты Сэйзед, — нахмурилась Вин.

— Верховный посол императора Венчера.

— Нет. Это то, чем ты занимаешься, но не то, кем являешься.

— И кем же тогда я являюсь?

— Сэйзедом, — повторила Вин. — Хранителем из Терриса.

— Хранителем, который больше не носит свою метапамять?

Вин бросила взгляд на сундук в углу. Там лежала медная метапамять Сэйзеда — ферухимическое хранилище, заполненное сведениями о религиях, историями, преданиями и легендами давно сгинувших народов. Этими запасами было необходимо с кем-то делиться, их было необходимо пополнять.

— Боюсь, я стал очень себялюбивым человеком, — признался Сэйзед.

— Глупости! — отрезала Вин. — Ты всю жизнь служил другим людям. Я не знаю никого, кто был бы менее себялюбивым, чем ты.

— Ценю ваши чувства, но вынужден возразить. Леди Вин, нам всем не привыкать к печали. По-моему, вы знаете лучше кого бы то ни было, насколько сложна жизнь в Последней империи. Каждый из нас терял близких. Однако я оказался единственным, кто не смог справиться с потерей. Я чувствую себя глупо. Да, Тиндвил умерла. По правде говоря, я не так уж много времени провел с ней до того, как она покинула этот мир. У меня нет причин чувствовать то, что я чувствую. И все же я каждое утро просыпаюсь и вижу впереди себя тьму. Когда я надеваю метапамять, мне становится холодно, и я вспоминаю время, проведенное с ней. В моей жизни больше не осталось места для надежды. Я должен идти вперед, но не могу. Я, видимо, слабовольный.

— Это совершенно не так, Сэйзед.

— Не могу согласиться.

— Разве? Если бы ты и впрямь был слабовольным, разве ты смог бы со мной спорить?

Сэйзед помедлил, потом улыбнулся:

— Интересно, когда это вы успели так овладеть логикой?

— Я живу с Элендом, — вздохнула Вин. — Тому, кто предпочитает идти наперекор здравому смыслу, не стоит связывать свою жизнь с мыслителем.

«Я едва не сделал этого». Непрошеная мысль погасила улыбку Сэйзеда. Вин чуть поежилась — должно быть, поняла, о чем он подумал.

— Извини, — сказала она, глядя в сторону.

— Все в порядке, леди Вин. Просто я… чувствую себя таким слабым. Я не могу быть тем, кого люди хотели бы видеть во мне. И похоже, я самый последний хранитель. Минул год, как инквизиторы атаковали мой родной город и перебили даже младенцев-ферухимиков, а мы до сих пор не знаем, выжил ли кто из моих собратьев. Многих совершенно точно не было в городе, но либо инквизиторы их выследили, либо случилась какая-то другая беда. В последнее время недостатка в бедах не ощущается, по-моему.

Вин сидела, сложив руки на коленях, и в тусклом свете выглядела непривычно слабой. Сэйзед увидел горестное выражение ее лица и помрачнел.

— Леди Вин?

— Прости, но… это ведь ты всегда давал советы, Сэйзед. И вот теперь мне нужен совет, как быть с тобой.

— Боюсь, вам никто не сможет помочь.

Некоторое время они сидели в молчании.

— Мы нашли склад, — снова заговорила Вин. — Предпоследнюю пещеру. Я сделала для тебя копию надписи оттуда. На тонком стальном листе — чтобы она сохранилась.

— Благодарю.

Вин неуверенно посмотрела на своего собеседника:

— Ты что же, не хочешь ее изучить?

Помедлив, Сэйзед все же покачал головой:

— Не знаю.

— Мне не справиться с этим самостоятельно, Сэйзед, — прошептала Вин. — Я не могу бороться с ним в одиночку. Ты мне нужен.

В палатке снова стало тихо.

— Я… сделаю, что смогу, леди Вин, — наконец проговорил Сэйзед. — По-своему. Я должен отыскать ответы на собственные вопросы, прежде чем отвечать на чужие. Но все же пусть копию доставят в мою палатку. Обещаю хотя бы прочитать.

— Эленд устраивает собрание этим вечером. Будем планировать следующие шаги. Он хочет, чтобы ты пришел. — Вин поднялась и уже направилась к выходу, сопровождаемая легким запахов духов, но вдруг приостановилась. — Был момент — после того, как я получила силу у Источника Вознесения, — когда я была уверена, что Эленд умрет.

— Но он не умер, — возразил Сэйзед. — Он жив.

— Не имеет значения, — покачала головой Вин. — Я считала его мертвым. Я знала, что он умирает. У меня была та сила, Сэйзед, — сила, которую ты не в состоянии себе вообразить. Сила, способная уничтожать миры и создавать их заново. Сила, позволяющая все видеть и все понимать. Я смотрела на него и знала, что он умрет. И знала, что могу его спасти.

Сэйзед поднял голову.

— Но я не сделала этого, — сказала Вин. — Я позволила ему истекать кровью, а силу отпустила. Я обрекла его на смерть.

— Как? — ужаснулся Сэйзед. — Как же вы могли такое сделать?

— Я заглянула ему в глаза и поняла, что он этого хочет. Ты мне это дал, Сэйзед. Ты научил любить его настолько сильно, чтобы позволить ему умереть.

С этими словами Вин вышла из палатки. Через несколько минут террисиец возобновил бритье и обнаружил рядом с тазом предмет, которого раньше не было. Маленький лист бумаги, сложенный в несколько раз.

Это оказалось старое, выцветшее изображение странного растения. Цветка. Рисунок когда-то принадлежал Мэйр. От нее он попал к Кельсеру, а потом к Вин.

Сэйзед смотрел на рисунок и пытался понять, почему Вин оставила эту картинку ему. Наконец снова сложил лист и спрятал его в рукав.

Первый договор, о котором часто вспоминали кандра, изначально был просто перечнем обещаний, данных Первым поколением Вседержителю. Они записали эти обещания и тем самым создали для кандра первый свод законов. Они беспокоились о том, как управлять своим народом, как жить отдельно от Вседержителя и его империи. Поэтому и показали ему и попросили одобрения.

Вседержитель приказал отлить законы в металле и лично нацарапал в нижней части свою подпись. Этот кодекс был первым, что узнавал новый кандра — обретающий сознание туманный призрак. Кодекс требовал уважать старшие поколения, перечислял простые права, которыми обладал каждый кандра, разъяснял, как следует создавать новых, и требовал безоговорочно подчиняться Вседержителю.

Тревожнее всего казалось то положение Первого договора, которое, если бы его применили, привело бы к массовому самоубийству всего народа кандра.

Кан-Паар облокотился на трибуну, его красные хрустальные кости поблескивали в свете ламп:

— Что ж, хорошо, Тен-Сун, предатель народа кандра. Ты потребовал суда. Говори.

Тен-Сун глубоко вздохнул, с удовольствием осознавая, что снова может дышать.

— Расскажи им, — с насмешкой продолжил Кан-Паар, — объясни, если сумеешь, почему убил одного из своих сородичей.