Владимир Колотенко - Тебе и Огню

- Книги?..

Я утвердительно киваю: книги-книги...

- Невероятно!

- Полный, - повторяю я, - ну просто выше некуда. 451 градус, говорю я, по Фарингейту.

- Рэд Брэдбери?

- Рей, - уточняю я, - филантроп и немилитарист! Абсолютный библиофил!

А вообще-то, думаю я, всё то, что с нами случилось, объясняется чистой случайностью: какой-то Жориной финтифлюшкой - куском керамики, на котором какой-то клинописью было начертано... Ну, просто заумь какая-то! Нам даже пришлось прибегнуть к помощи клона самого Жана Франсуа Шампильона...

- Это тот, что разгадал тайну Розетского камня? - уточняет Лена.

- Оказалось, что и чёрный базальт, и Жорина финтифлюшка с этими иероглифами и человечками, птичками и змейками, корзиночками и тростинками...

- Но и Наполеон хорош! - восхищается Лена. - Другой бы... да тот же Мубарак или Путин... или какой-то там шейх загрёб бы эту плиту, приспособив её для камина в бассейне... Или в клозете...

- Хорош! - соглашаюсь я.

Так вот эта самая финтифлюшка с тайными письменами... Кстати, вот и Тинины письмена, я просто убеждён в этом, ждут своего Шампильона. Там столько человечков и птичек, змеек и зверюшек...когтей и клыков, и пёрышек...

- И какая ж такая случайность? - спрашивает Лена.

Жадность, с которой я время от времени припадаю к Тинкиному кубку, всегда и в самой полной мере утоляется вот, например, таким зельем:

Надену ожерелье из медвежьих когтей и волчьих клыков...

подпояшу лохмотья веревкой, увешанной мешочками со снадобьями...

поставлю в острый синий луч лунного света заветный черный котелок...

перемешаю лунные блики с отваром можжевельника,

добавлю щепоть пепла перьев черного петуха,

парочку скорпионов, зуб дракона и жало змеи...

выпарю всё это в лунном свете до самого восхода,

а с первым лучом солнца добавлю кусочек твоего сердца,

улыбку нашего нерожденного ребенка,

осколки ВЧЕРА и первый солнечный луч...

С первым криком совы вылью драгоценное снадобье

в жернов Времени...

«Рогоза завязи...».

Я дожидаюсь блеклого света луны и бегу к лесу, чтобы первым услышать первые крики совы, чтобы это драгоценное снадобье Тинка не успела вылить в крохоборское прожорливое жерло, где жернов Времени свирепым Молохом перемелет и, давясь, сожрёт То, Что и есть Эликсир Бессмертия.

Совы, сыча или выпи... Да хоть самого осла... Крики... Да того же в клочья разодранного Мунка!

- И что там, - спрашивает Лена, - на той финтифлюшке написано? Прочитали?

Тинино письмо...

- Ты не поверишь, - говорю я, - мазня! Хуже самого Уорхола и даже хуже Малевича!

В пятницу, как и планировали, нам с Леной удаётся вырваться на недельку в Египет, на каких-то несколько дней, с радостью детей, никогда не видевших верблюда! Словно мы никогда не были у той самой правой лапы Сфинкса! И тут же - домой... домой... Дела-дела... Пососали Лапу и хва... Дело, правда, не в Лапе - Сфинксом и побегом в Египет я защищаюсь от... Именно!.. Тинка пронизала меня насквозь, пропитала, прополосовала... Заррраза!..

То в Египет, то в Тибет, то на остров Пасхи... Или к Гогену в гости... Эти места силы подпитывают меня в борьбе с Тиной, в битве за...

То на Кайлас!

В борьбе? В битве?!

Ага...

Я должен признаться: эта битва не на жизнь... Южный полюс с его подземным городом в Антарктиде - это, скажу я вам, не детские игры.

Бывает, что Тина время от времени черканёт мне парочку фраз. Вот вчера, скажем, ночью... Я уже раззевался вовсю, убаюканный малиновой, вдруг: «...варись, трава, гори огонь, пойдите тени прочь...».

Тинкины тени...

Я легко мог найти какой-нибудь предлог и позвонить Юле, так, мол, и так, и, между прочим, пригласить её на ужин, и под каким-либо предлогом, уговорив Лену остаться дома, мол, пустяшное дело, смотаться в Москву на часок-другой, на ночь...

Я не ищу предлога. И Аня не ищет.

«... варись, трава...».

И так далее! Дальше - больше... Я даже вымолвить себе этого не могу!

Сон как рукой сняло!

- Что же дальше-то? - спрашивает Лена.

Эти побеги от самого себя - зряшное дело.

- Книги, - потом уточняю я, - это уже были ягодки... Как только костерец под Жорой запылал полным ходом, продолжаю я, стали приносить кто что мог и хотел... Рухлядь всякую... Газеты, журналы... Потом старые стулья, какие-то тумбочки, целые шкафы... Кто-то бросил в огонь даже старый кассетный магнитофон... Потом полетели телевизоры и пишущие машинки... ну... я рассказывал... автомобильные шины и даже целые легковые авто... «рено», «пежо»... почему-то сперва французские, затем немецкие (полный гитлеризм!) и японские, итальянские и американские... Слышались взрывы - бензобаки... Затем...

- Рест, какие взрывы?

- Н-да... Да-да... «...пойдите тени прочь...», - говорю я. - Но книг были горы... Горы груд!..

- Какие тени? - спрашивает Лена.

Тинины!

- Костёр уже пылал, - говорю я, - теней было столько, что... Они просто затмили... Я гнал их прочь и прочь... Выперлись тут... Лампочка едва мерцала... Каждая тень, - поучаю я, - должна знать своё место!

- Какая лампочка? - возмущается Лена.

- Тинкина!..

- Тинкина?!

- Я сидел и листал... Перечитывал Чехова... Даже помню том из собрания сочинений - седьмой! «Дама с собачкой» и «Чёрный монах», и «Про любовь»... Особенно «Про любовь»... Ну ты помнишь, там...

Лена улыбается.

- Дочитал хоть?

Мне не надо дочитывать. Я перечитал. Про любовь... Про сына и про дочь... У Чехова, правда, о детях ни слова... Это у Тинки, я это точно знаю - у Тины... У неё там ещё вот что: «...чтоб чужака мой наговор не тронул ни за что, чтоб развела нас только смерть...».

Холодина такая, что нет никакого желания выходить на улицу.

- Рест, - говорит Лена, - ты собак покормишь?

И куда её несёт в такой холод, в такую ночь?

- Не забудь свою сумку, - говорю я.

Тинино письмо... Жорина финтифлюшка... человечки, птички, рыбки...

- Я остаюсь, - внезапно объявляет она, - ты же видишь, что я не успела.

- Я сам покормлю, - говорю я.

Я обязательно ей напишу... И про чужака, и про детей наших, и про неразводы, и про жизнь нашу... Зачем нам смерть? Ти, мы же с тобой бессмертны! Во всяком случае - Ты! А я уж прилеплюсь у Твоего мизинца. Ты же накапаешь мне своего эликсира бессмертия? Дашь отпить из сей чаши своей? Ты ж не жадина какая-то там... Не скупец!..

Даю слово!

(Никаких клятв!).

- Ре-э-э-э-й, Рестичек, ау!.. Твои двадцать капель.

Я выпиваю залпом эту вонючку, капли снотворного - бррррр... Сон как рукой сняло...

- На, запей...

Я запиваю.

Я не уверен, что этот самый Шампильон смог бы проникнуть в тайну Тининой клинописи.

Тинкин хай-тек!

Насчёт «прилеплюсь у Твоего мизинца»! «И не вообрази, что мне твои в ногах валяния нужны». Видимо, мои вногахваляния вызывают у неё чувство... брезгливости, что ли... Я даже вижу, как она пинает меня, валяющегося, под зад своей смелой бронзовой ножкой... Ногой-ногой... Своим сапожищем! Как пса поганого - ннн-ааааа!..