Владимир Колотенко - Стена плача

Бумажный кораблик...

Чудо произошло, когда я услышал её голос: я увидел в её руках птичку, какого-то воробышка, вылепленного из глины, она разжала свои пальчики и воробышек выпорхнул: фрррррррр... Это, конечно, было чудо, чудо... Мы впервые встретились взглядами... У неё были глаза... Да, это были глаза богини... Ореховые... Ты видела ореховые глаза?

- Ореховые?

- Ну, знаешь... такие... Там всего столько намешано... И дело даже не в цвете - такие рыжевато-небесно-бурые... как болотная тина, затягивающая тебя, завлекающая... но искрящиеся изумрудными бликами... Одним словом...

- Ореховые?

- Ага, божественные... А пальцы - в глине... Которая в её руках ожила!.. И я мог запросто прикоснуться к её руке и, казалось, мог запросто взять её на руки, богиню! И нести, куда захочу... Потом...

- Потом ты проснулся?..

- Нет уж, нетушки-нет... Это был не сон, это была явная явь. Понимаешь, яааа...

- Вернись в Майями...

- Да. Да-да... Представляешь, я не слышал ни разу, чтобы она смеялась. Ну, просто! Я бы сказал, что она вылитый сангвиник. Это такая крепенькая порода людей, которые... Ну, они просто каменные какие-то! Я думал: зануды-зануды... Им что ни говори - горохом о стену! В том смысле, что из них не выдавить ни смешинки. Я понимаю, есть серьёзные темы, когда не до смеха! Но когда есть удачная шутка - мне удержаться ну, просто...

- Нет же, нет! - возразила мне Тина, - сангвиники во всём находят позитив и с радостью принимают то, что даёт им жизнь. Как подарок! А смешливость или нет - это уже личные свойства каждого.

Тина, признал я, - не смешлива. Зануда-зануда? Этого я тогда просто не знал. Потом я признал занудой себя...

Я сказал:

- Мне кажется, Ты забыла, что такое смех.

На это она рассмеялась. Ну так... улыбнулась... Я видел ее губы в улыбке, её зубы... Ослепительно белые зубы в сиреневой кромке резцов... Как в нежнейшей перламутровой вуали... И этот божественный прищур глаз... Ага... В этой мимолётной улыбке я увидел совсем другое лицо. Это не какая-то там надуманная улыбка Джоконды, этой набившей оскомину игривой бабёнки, это... это... Понимаешь, видела ли ты... Ну, пойми, это - нужно видеть!

- Не забыла, - сказала Тина и стала рассказывать о том, что «смеяться» и «радоваться» даже не синонимы, что... Будто я сам этого не знал! Что, мол, сангвиник (она просто упирала на этом) во всем найдёт позитив и с удовольствием посмеётся, что «тупо поржать - это не по мне» и т. д. и т. п... Она так и сказала: «тупо поржать!». Да никто тебя тупо ржать не заставляет. Хочешь ржи, не хочешь - не ржи! Я, правда, ничего ей не возразил, но ведь... ну, в самом деле - дело хозяйское. Ищи свой позитив! И радуйся, радуйся...

И знаешь, признаюсь, я был так рад этой её мимолётной улыбке! И скажу вот еще что: разулыбать Тину всегда стоило мне огромного труда. Мои шуточки и всякие там похабные анекдотцы она пропускала мимо ушей и делает это до сих пор. Но вот помню, когда она как-то вела машину и вдруг на резком повороте даже не тормознула, и когда мы чуть не врезались в какой-то ограничитель и когда уже успешно выскользнули из этой дорожной трудности, и когда уже как-то разом громко вздохнули, я сказал: «Я же просил тебя - не крути рулём. Особенно на поворотах!», она, повернувшись ко мне, даже не улыбнулась!

Это была одна из моих, на мой взгляд, удачных шуток, которую Тина так и не признала. Были и другие трудности...

Потом я много раз видел, как она умеет смеяться удачной шутке - взахлёб!

Мы вечерами бродили, я рассказывал о Пирамиде... Я был просто обязан это делать, разъяснять, вовлекать, так сказать, приобщать её к нашему делу... Собственно говоря, я повторял свой опыт рассказчика, сея аргументы и факты, доказывая или разубеждая её возражения... Я готов был даже броситься в огромную волну, чтобы Тина поверила... Я не был трусом, я...

- Понятно, - говорит Лена, - это ясно. Ты и сейчас не трус!

- В принципе, - говорю я, - для американцев Майями как Сочи для нас, русских, - курортный городок, беззаботные люди... Исторических достопримечательностей - ноль. Очень душно. И влажно. Ощущение такое, что на коже вода. Не пот. Вода. Пальмы, пальмы - куда ни глянь, как же без них?.. Вечерами мы с Тиной...

Я рассказывал, Лена слушала...

- Она - излучала!.. Пойми, это словами не передать! Понимаешь... Нет она не была звездой или, упаси бог, какой-то величественной. У нее не было нимба. Она была, если хочешь, - молниеносной. Нет, ну, не... Вот это правда - молниеносной! Не то чтобы вспышка, блик, сверк... И всё-таки это было величественно! И молниеносно! Да, я не мог к этому привыкнуть! Как нельзя привыкнуть к тому, что рядом с тобой живёт молния! Грома нет, только ослепление! Иногда она поражала меня резкостью суждений. Да - да, а нет, так нет! Как громом! Я даже прикрывался рукой. Потом привык! И она никогда не была жестокой. Исходившее от нее мощное, запредельное притяжение было настолько же необъяснимым, насколько и сильным. Водоворот цунами! Волна с водоворотом! Его причина, вот что! Прям затаскивало тебя, втягивало. Это - непередаваемо!

Я не был трусом, но я...

- Ясно, ясно...

- Однажды я спросил её: «Если бы ты была напитком, то каким?». «Вином цвета рубина». «А если бы погодой?». «Дождём!». «А если бы музыкальным инструментом?». «Скрипкой!». «А если бы комнатой?». «Белой и пустой...». Представь себе: в пустой белой комнате мы пьём вино цвета рубина под звуки скрипки, дождь за окном... Камин... Ты только представь себе это?

- Да уж, представляю... Вы пили... дождь... скрипка... Вы пили... Блики камина в белой пустоте...

Я мог себе представить Тину напитком! Да! Пьянящим напитком, скажем, вином цвета рубина - вкуси и... радуйся, смакуя и облизываясь. Или погодой - проливным плодородным дождём! В плывущей миражами пустыне. Или скрипкой, да, первой скрипкой в оркестре природы - лесов и полей, рек и озёр, вершин гор и влажных ущелий... Молний и громов, и смерчей и вулканов, огнедышащих вулканов и смертоносных смерчей... Да, пожалуй... Даже лениво-накатной волной, всепобеждающей и неукротимой волной цунами...

Я не мог представить себе Тину комнатой! Белой - да! Но не пустой!

Однажды она явилась мне на глаза... Представь себе: сумерки, белый берег Атлантики и Тина... Вся в белом-белом, в размашисто-белом, как облако, как цветущая вишня, выходит из пены волн. Богиня! Нет-нет - правда! Афродита - не меньше! В роскошно роскошествующем венчальном пребелом платье с умопомрачительным шлейфом, кажущимся той самой пеной, с кроваво-красной розой в прерыжей буйной гриве - просто пламя костра! - буйной гриве пламенеющих в лучах заходящего солнца непричёсанных диких волос...

- Ты влюбился!..

- И глаза, и глаза... Ты бы видела эти глаза!.. Звёзды просто померкли, как-то сдулись и стихли от зависти, просто потухли... Упали, пылясь...

- Ты влюбился?..