Александр Громов - Менуэт святого Витта, Властелин пустоты

— Ну-ка, ну-ка, — сказала Маргарет. — Об этом, пожалуйста, подробнее.

— Пег, я абсолютно не…

Стефан засмеялся.

— А я тогда, честно сказать, глядя на тебя, в космофлот пошел, — признался Питер и потянулся за вином. — Пег, ты это брось… Я совершенно трезв. Да, о чем я? Ага. Я ведь надеялся, что мы с тобой в один экипаж попадем, а ты взял и съюлил с полдороги в кусты… Верно, Пег?

— Чего я никогда не мог понять, — заметил Стефан, — это почему у вас, англосаксов, Маргарет и Пегги — одно и то же?

— Съюлил в кусты!..

— Именно, — согласился Стефан. — И еще в деревья. В камни. В озера. И очень хорошо сделал, что съюлил. Я вот что думаю: как хорошо, что нас тогда из Канала обратно выбросило. Я крокодилов не люблю — что мне на Тверди делать?

— Это ты зря так думаешь. Отец как — здоров?

— Здоров, что ему будет. Вышел в отставку аж в шестьдесят, живет в Тарту. Мы иногда созваниваемся. Крепкий старик и упрямый. Все пытаюсь подбить его на мемуары, а он: «Кому это нужно?» — «Мне, — говорю, — нужно». — «Обойдешься», — отвечает. Для внуков он, может, и написал бы, а для меня ему не интересно.

— Ты второй раз так и не женился? — спросил Питер.

Стефан махнул рукой и едва успел поймать блюдо с рыбой.

— Одного захода хватило. Какой только глупости не сотворишь по молодости.

— За холостяков! — провозгласил Питер, поднимая стакан. — До дна!

— Что-то вы быстро спелись, — сказала Маргарет. — Он что, уже нажаловался?

— Ему-то грех жаловаться, — возразил Стефан. — Отбил вот, не спросив… В жизни не прощу! Дуэль!!

— А ты где был, когда я отбивал? — парировал Питер. — У кого отбивать-то было…

— А? — прищурилась Маргарет. — Что скажешь?

Джеймайма хихикнула.

— Э, так не пойдет! — закричал Стефан. — Что дурак был — да, согласен, он самый, а вот что слепой — извините! Все видел! Если не приставал к тебе, то только потому, что ждал, когда ты ко мне сама приставать начнешь!

— Нет, вы видели! — возмутилась Маргарет. Питер откинулся на спинку стула и заржал. — Каков фрукт! А знаешь, я тебя побаивалась тогда, на корабле: как же — сын капитана! в рубку вхож! А вот на этого совсем не обращала внимания, надоел он мне тогда до смерти…

— Спасибо, — поклонился Питер.

Вспомнили Ронду, Людвига и остальных, поспорив о том, кто на кого обращал тогда внимание и во что это вылилось впоследствии. Отбивая ладонями такт, спели хором «Контрабандные товары», потом Стефан спел «Грызет меня комар» и сорвал аплодисменты, а чуть погодя появился вареный лосиный язык, нарезанный ломтиками, и его с аппетитом съели, хотя казалось, что больше ни единой крошки впихнуть в себя не удастся. Отдышавшись, Маргарет сообщила, что непременно умрет на месте от разрыва кишечника, а Питер, нашедший место еще для стаканчика клюквенной, вдруг бодро заявил, что готов подумать о месте младшего смотрителя после выхода в отставку, чем привел Стефана в восторг. Была в этом какая-то особенная прелесть, которую могут оценить лишь старые друзья — сидеть за столом, наблюдая в окно катящийся по склону холма колобок солнца, и изводить время на вроде бы пустой треп, скрещивать выпады и контрвыпады, полностью забыть о здравом смысле, с неутомимой легкостью накручивая одну глупость на другую, и при этом чувствовать, что все трое абсолютно, безмерно счастливы и нет во всей Вселенной ничего, что могло бы помешать этому счастью. И не может такого быть.

По внезапно наступившей тишине заподозрили неладное и, разумеется, опять хватились внучки. Процедура поисков и ауканья повторилась с той незначительной разницей, что Джеймайму на сей раз обнаружили не в сенях, а в стенном шкафу, и опять-таки с любимой игрушкой на коленях. Дружный хор воспитателей перекрыл звук включенного реконструктора, а Джеймайма, ловко увернувшись от шлепка, показала язык и объявила, что готова лечь спать при условии, что завтра ее покатают по озеру, но только чтобы там и в помине не было водяного слона, а рыбе разрешено быть, пусть плавает.

— Что еще за водяной слон? — спросил Стефан, когда Джеймайму удалось уложить в кровать. — Мы в свое время больше историей увлекались, помнишь, Пит? Саламин там, Канны и прочее. Одну Фарсальскую битву прокручивали раз тридцать с разными вводными, и, насколько я помню, Цезарь побеждал только раза два…

— Один раз, — уточнил Питер. — Я точно помню.

Перебивая друг друга, вспомнили и то, что в одном из прокрученных вариантов Цезарь после поражения бежал в панике в Египет, а настырный Помпей получал в дар его голову и путался с Клеопатрой, и то, что республика в Риме вскоре гибла — с большим или меньшим кровопролитием, в зависимости от вводных, но гибла неизменно, сколько вариантов ни прокручивали… Да, а что за водяной слон-то?

— Она нас прокручивает, — объяснила Маргарет. — Я когда первый раз увидела, прямо в ужас пришла. Думаешь, почему она на тебя поначалу букой смотрела? Ума не приложу, что с паршивкой делать, какой-то совершенно извращенный ум. Знаешь, какие вводные? Мол, нас — тех еще! — вышвырнуло из Канала где-то у черта на рогах, причем взрослые дружно перемерли на какой-то ненормальной планете, а дети перестали взрослеть. Представляешь?

— Это как — перестали взрослеть?

— А вот так.

— Любопытно, — ухмыльнулся Стефан. — Я бы лично не возражал найти такую планету, где не взрослеют: на шестом десятке взрослеть что-то уже не хочется… Хм, это она сама додумалась? С фантазией внучка, поздравляю. А в чем, собственно, ужас? Нормальная групповая робинзонада, увлекательно даже… — Маргарет передернуло. — Нет, а что? Я бы взглянул одним глазом.

— Взгляни, взгляни, — сказала Маргарет, — не пожалей только. А я лучше уйду, не хочу себе снова настроение портить…

Но она не ушла, пробормотав: «Хуже наркотика, ей- богу», и, сложив руки на коленях, тоже стала смотреть.

— Ты прости, — сказал Стефан. — Ни о чем другом не могу говорить, понимаешь?

— Ни о чем другом говорить и не нужно, — отозвалась Маргарет.

Они сидели на нагретом полдневным солнцем камне. В двух шагах ниже них озеро глодало скалу. Ворча в камнях, надвигалась вода, облизывала шершавые плиты. Откатывалась назад. Маргарет казалось, что за два дня, прошедших с момента бегства, кожа Стефана сделалась темной, как камни.

— У тебя пальцы еще не трескаются? — спросила она.

— Что? — не сразу понял Стефан. — А, нет, еще нет. Спасибо.

— Упустишь — будет больно, — предупредила Маргарет, — особенно с непривычки. Хочешь смажу?

Пока она мазала ему руки, он молчал. А когда она, удовлетворенно хмыкнув, убрала коробочку с мазью в карман куртки, он спросил, стараясь придать голосу как можно больше равнодушия:

— Ну и как там в лагере?

— Живем, — так же фальшиво-равнодушно, как Стефан, сказала Маргарет. — Отчего не жить? А хуже или лучше… вот завтра кончится праздник, тогда и увидим, хуже или лучше…