Ник Перумов - Молли Блэкуотер. Остров Крови

Пламя, всё ещё танцевавшее на каменных плитах, рвало и кусало полы их плащей, норовило вцепиться в призрачную плоть; но теням, похоже, было всё равно. Отростки мрака потянулись к поднявшемуся у них на пути деревцу, а ветки его, в свою очередь, вдруг ощетинились длинными шипами, даже не шипами, а настоящими копьями, острыми горячими лучами.

Молли была счастлива.

Раньше она думала, что счастье – это новая чертёжная доска с паровой головкой; это отличная отметка на сложном экзамене; это мир и покой дома, и чтобы братец не шибко надоедал.

Потом ей казалось, что счастье – это когда получаются заклятия, а госпожа Старшая не берётся за ремень. Что счастье – это просто оказаться дома, надеть привычное платье и чтобы всё пошло бы как прежде.

Нет. Счастье – это, оказывается, собой закрывать друзей или просто спутников и знать, что никто, кроме тебя.

На миру и смерть красна – теперь она это понимала. Красна, прекрасна, ты её не чувствуешь, не замечаешь. Она если и придёт – то как тихая ласковая кошка, как оставшаяся в Норд-Йорке Ди, ляжет рядом, муркнет уютно, мол, не бойся. И затрусит рядом, хвост трубой, указывая путь.

Второе сердце билось в груди, и Молли знала, чьё оно.

Корни врастали в неподатливый камень, потому что и там тоже есть жизнь. Мельчайшие трещинки, где оставалась влага, невидимые простому глазу, воздух, хоть и пронизанный злым ветром, а всё равно не убитый до конца.

Тени натолкнулись прямо на выставленные сияющие шипы.

Крики. Человеческие крики боли, и одним из них был крик самой Молли.

Обжигающая игла словно пронзила её саму, от макушки до пяток. Нет ничего дармового в этом мире, ничего не подносят на волшебном рушнике великие Звери; не они требуют платы, но сам мир, его равновесие.

«Nichego, внученька. Простоим, продержимся! Ещё чуток, ещё самую малость…»

Спасибо, госпожа Старшая. Спасибо, Анея Вольховна, – никак не приучусь по имени-otchestvu звать.

Тени со всего размаха бросились на ждущие их шипы, и каждая из них, валясь, обламывала пронзивший её, унося с собой. Голова у Молли плыла и кружилась, она отмахивалась и отбивалась, стараясь насадить, нанизать тёмный силуэт на сотканное из её собственного света копьё.

Почему-то им было очень важно одолеть её, этим теням. Её одну.

…Она не знала, не видела, но видели её друзья и видел Медведь – как широко раскинулись ветви сказочного деревца, протянулись от стены и до стены, закрывая Всеслава, Таньшу, Яринку, мальчишку-имперца и даже бледного лорда Спенсера сплошным шатром, и куда бы ни сунулись тени, всюду их встречала сплошная щетина шипов – словно выставленные штыки.

Однако сам свет деревца вдруг начал угасать, меркнуть, затуманиваться. И одновременно из самой сердцевины ствола он начинал литься ещё ярче, слепяще, испепеляюще.

Вновь крикнула Ярина, но Всеслав уже и сам знал, что творится.

Тень одолевала. Никому не заполнить голодную бездну, но…

Одно движение, и могучий Медведь оказался рядом со светящимся стволом, рядом с паутиной вросших в нагой камень корней.

Оттянуть на себя хоть немного того гибельного огня, что не поможет, а лишь только спалит так, что и пепла не останется.

Всеслав не знал, «как надо». Ни Предслава, ни Добронега, ни даже сама Анея Вольховна никогда их с сестрой этому не учили. Он просто подпёр могучим медвежьим плечом гнущийся под напором теней ствол, тёплый и шелковистый на ощупь – ибо тени, даже пронзённые шипами, не умирали, не распадались, они словно таяли, а потом возникали вновь. В их тёмных плащах Всеслав замечал прорехи, вокруг которых расплывались светлые пятна, точно кровь; однако они даже не думали отступать.

И жадно сосали, жадно втягивали в себя силу Молли, даже получив насквозь пронзающий удар.

Мало! Мало этого – просто плечо подставлять!

Медведь сорвался с места, низко нагибая голову, и ударил, как умел, всей массой. Ни Ярина, ни даже Таньша и крикнуть не успели, а Всеслав уже ворвался в хоровод теней, пробил его насквозь – словно рухнул, ломая лёд, в зимнюю реку.

Текучая вода подо льдом теплее морозного воздуха, но жизнь из человека высасывает в считаные мгновения. Ну, не мгновения, но очень, очень быстро. И даже они, оборотни, долго в ней не выдержат.

Но пока они выдерживают…

Когтистые лапы рвали заметавшиеся тени. Измораживающий холод стремительно охватывал Медведя, поднимался выше, к плечам; шкура покрывалась иглами острого льда, он с хрустом ломался и падал, пока ещё падал.

Но то, что делало его не просто человеком, но оборотнем, то сражалось упрямо и непреклонно.

И ещё – рядом была она, Молли, рыжая девчонка, отобравшая «покой и сон», как посмеивалась сестра. Всеслав не видел её, утонувшую в огненном сиянии, поднявшемся дивным, всех защищающимся древом.

Тени разлетались перед ним, когти рвали их, словно тонкое сукно; обрывки отползали, окончательно их было не убить.

…Рано или поздно мы устанем, рано или поздно выбьемся из сил…

Он старался не отдаляться от деревца. Рядом с ним было легче справляться со сковывающим ледяным панцирем. Наверное, ему повезло, потому что тени почти не обращали на него внимания. Их интересовала Молли, только и исключительно она.

И чем дольше сражался Медведь рядом с ней, тем яснее, тем отчётливее ощущал её, утонувшую в яростном сиянии, отражающую натиск тёмной пустоты.

Чувствовал, как бьётся её сердце, – да не одно, два! Целых два сердца – кто-то очень сильный помогал им сейчас, и могла это быть только Анея Вольховна.

Где-то совсем близко она, старая чародейка!

Серой молнией метнулась Волка, оттолкнула, встала рядом.

Однако даже оборотни не могли справиться с бестелесным врагом. Сдерживали его, но и только.

…Таньша, Всеслав. Милые мои – оборотни бились рядом с ней, и силы прибавлялось. Но недаром тогда, под Чёрной Горой госпожа Старшая тоже всего лишь остановила этого врага, остановила, но не победила.

Да и как ты победишь тень, пустоту, отсутствие? Бездну можно наполнить, но как наполнить не имеющее дна?

Казалось, ни одна из сторон не может взять верх. Молли и оборотни упрямо отбивались, тёмные тени налетали и вновь отползали, изорванные и пронзённые, словно пустые плащи.

Два сердца в груди, щедро поделилась с ней госпожа Старшая, одна беда – не может головы своей приставить, не может сказать, что делать.

Сама решай, Моллинэр Эвергрин! Долго тебе так не простоять даже и с двумя сердцами в груди.

Ну, идите сюда, вы все – она широко раскинула руки-ветки, словно приглашая. Идите сюда, вот ваш шанс.

Тени послушно качнулись вперёд – странные они всё-таки: в чём-то и разумные, и хитрые, а в чём-то – поистине словно голодные бродячие псы.