Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

«Сюда они не спустятся, это я вам могу гарантировать».

«Короче говоря, мне нужно подняться к семинарии».

«Но! — тут начальник станции поднял указательный палец, чтобы подчеркнуть свое замечание. — Если вы намерены посплетничать с ними час-другой, поинтересоваться состоянием их здоровья и как бы невзначай осведомиться о местонахождении гробницы Зонка, рекомендую сесть на стул у меня на станции и не шевелиться до тех пор, пока вы не сядете в вечерний автобус, каковой автобус доставит вас, безопасно и благополучно, обратно в Фексельбург».

Глоуэн подошел к окну и с сомнением взглянул на семинарию: «Вас послушаешь — жутко становится. Кто они там, шайка людоедов?»

«Они философы. Им надоели туристы. Тысячи раз они объясняли тысячам приезжих, что, будь сокровище Зонка где-нибудь поблизости, они бы его уже давно нашли. Теперь они просто отказываются открывать дверь. А если кто-нибудь стучится больше трех раз, они опрокидывают на него — или на нее — ведро помоев».

«Это должно отпугивать даже самых вежливых посетителей».

«Не всегда. Однажды пара туристов увернулась от струи помоев и постучалась четвертый раз. Когда дверь открылась, туристы сказали, что они — студенты-архитекторы, желающие познакомиться с устройством семинарии. «Замечательно! — ответила ордина. — Но прежде всего вы должны познакомиться, хотя бы поверхностно, с устройством нашей жизни, диктующим архитектурные особенности семинарии». «Прекрасно! — обрадовались туристы. — Мы всегда рады учиться». После чего их пропустили в семинарию, переодели в серые рясы и учили синторактическим элементариям в течение года. В конце концов им позволили осмотреть семинарию. Но к тому времени они хотели только одного — чтобы их выпустили. Они спустились с Мыса бегом, крича и размахивая руками, и сразу купили билеты до Фексельбурга. Я спросил их, не желают ли они приобрести обратные билеты. «Нет, — сказали туристы, — обратно мы не приедем»».

«По-видимому, семинаристы очень серьезно относятся к своей философии», — заметил Глоуэн.

«Какие-то туристы забрались на скалу с обратной, отвесной стороны, и стали спускаться по веревке к семинарии, надеясь найти пещеру или какой-нибудь проход. Эти так и не вернулись — говорят, они сорвались всей связкой и упали в мусорную яму семинарии. Были и другие — я туристов не считаю».

«Разве фексельбургская полиция не охраняет туристов?»

«Охраняет. Но туристов предупреждают не приближаться к Поганому мысу».

«Меня не волнуют Зонк и его сокровище. Мне нужны сведения, относящиеся совсем к другому делу. Но я не хотел бы, чтобы меня поливали помоями или чтобы мне давали от ворот поворот. В семинарии есть телефон?»

«Есть. Я могу связаться с ними и узнать, согласятся ли они вас принять. Как вас зовут?»

«Я — капитан Глоуэн Клатток со станции Араминта на Кадуоле».

«И по какому делу вы приехали?»

«Это я предпочел бы объяснить в личной беседе».

Начальник станции взял телефон, отвернулся, набрал номер и тихо произнес несколько слов, подождал, потом снова что-то сказал. Обернувшись к Глоуэну, он пожал плечами: «Ваши предпочтения их не интересуют. Они желают знать, по какому делу вы их беспокоите».

«Мне нужна информация о концерне «Огмо»».

Начальник станции повторил сказанное в микрофон, после чего обратился к Глоуэну: «Они не понимают, о чем вы говорите».

«Недавно шесть человек, поименованных в списке, который я вам показал, посетили планету Кадуол. Я хочу узнать, кто предоставил им билеты. И это все, что я хочу знать».

Начальник станции передал эти сведения, прислушался, положил телефон на конторку и медленно повернулся к Глоуэну: «Я в высшей степени удивлен!»

«Почему же?»

«Они согласились с вами говорить».

«Что в этом такого удивительного?»

«Семинаристы почти никогда не общаются с внешним миром, а если общаются, то только с теми, кого они хорошо знают. Поднимитесь по дороге и постучитесь в дверь. Когда вас встретят, попросите провести вас к ордине Заа. Будьте очень осторожны, мой друг! Вы имеете дело с весьма необычными людьми».

«Я задам свои вопросы как можно вежливее. Если на них не ответят, я уйду. У меня нет другого выбора».

«Разумный взгляд на вещи».

Начальник станции проводил Глоуэна до выхода и даже вышел вместе с ним наружу. Они молча постояли, вместе наблюдая за группой переходивших площадь зубенитов, сгорбившихся в балахонах с капюшонами.

«Как вы отличаете женщин от мужчин?» — спросил Глоуэн.

«Туристы тоже любят задавать этот вопрос! Я на него всегда отвечаю так: а зачем их отличать?»

«Вы не подружились ни с кем из повелительниц местных сердец?»

Начальник станции издал необычный звук, похожий на шум внезапно спустившей шины: «Пшшо! Более тщетное времяпровождение трудно вообразить. С их точки зрения я — нечто вроде козла». Он указал на другую сторону площади: «Дорога вверх начинается там».

Глоуэн перешел площадь, вжимая голову в плечи, чтобы защититься от холодного северного ветра. Там, где начиналась дорога на скалу, был установлен большой знак:

«МОНОМАНТИЧЕСКАЯ СЕМИНАРИЯ

Внимание! Вход запрещен!»

Глоуэн прошел мимо знака — сразу же начался крутой подъем. Дорога крутила туда-сюда: сто метров налево, сто метров направо. На каждом следующем повороте открывался все более широкий вид на степи округа Лютвайлер.

Семинария начинала заслонять небо. За последним крутым поворотом дорога продолжалась уже под фасадом семинарии. Глоуэн остановился, чтобы перевести дух, там, где три каменные ступени вели на небольшое крыльцо перед тяжелой деревянной дверью. Озаренная бледным светом звезды Зонка, открывающаяся отсюда панорама существенно отличалась от привычных пейзажей Кадуола — перспективой, сочетаниями цветов и светотени, а больше всего настроением. Городок внизу был наростом сгрудившихся вокруг площади коричневато-красных, красновато-коричневых и темно-охряных построек с черными крышами. За ними начинались возделанные земли с ветрозащитными насаждениями фруков и чародейских деревьев, а за ними — степи, постепенно таявшие в смутной дымке.

Глоуэн повернулся лицом к семинарии. Расправив плечи и одернув пиджак, он рассмотрел фасад здания. Высокие узкие окна казались темными и пустыми — никто не давал себе труда выглянуть и полюбоваться на степные просторы. «Трудно представить себе более безрадостное место для философских занятий», — подумал Глоуэн. Единственным преимуществом, по-видимому, служило отсутствие развлечений и легкомысленных пустяков, мешающих сосредоточиться. Глоуэн поднялся на крыльцо, поднял бронзовый дверной молоток и отпустил его.