Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

Пири Тамм назвал себя и представился как секретарь Общества натуралистов.

«Очень хорошо. По какому делу вы с нами связались?»

Пири Тамм нахмурился — ему не нравилась выбранная секретаршей манера обращения. Тем не менее, он вежливо ответил: «Примерно сорок лет тому назад в вашей фирме работал некий Эрнст Фальдекер. Надо полагать, он уже на пенсии?»

«Не могу сказать. В настоящее время он у нас не числится».

«Не могли бы вы сообщить мне его теперешний адрес?»

«Одну минуту», — лицо молодой женщины исчезло.

Пири Тамм тихо прорычал в сторону Уэйнесс: «Поразительно, не правда ли? Каждая мелкая сошка считает себя чуть ли не хранительницей ключей от рая, вынужденной внимать мольбам презренных грешников».

«Она ведет себя сдержанно, — заметила Уэйнесс. — Надо полагать, излишняя эмоциональность препятствовала бы выполнению ее обязанностей».

«Может быть, может быть».

Снова появилось лицо с пепельно-белой порослью на макушке: «Мне говорят, что я не уполномочена разглашать запрашиваемую информацию».

«Ну, хорошо — а кто же уполномочен?»

«Наш управляющий, Берле Баффумс. Желаете с ним поговорить? Ему все равно больше нечего делать».

«Любопытное замечание!» — подумала Уэйнесс.

«Да-да, соедините меня с ним, пожалуйста», — отозвался Пири Тамм.

Экран мигнул. Прошло несколько секунд. Живое лицо с большими блестящими глазами вернулось: «Господин Баффумс проводит совещание и просит его не беспокоить».

Пири Тамм недовольно хмыкнул: «Возможно, вы могли бы предоставить мне другие сведения. Насколько мне известно, больше сорока лет тому назад ваша фирма заключила несколько сделок с Обществом натуралистов. Мне было бы очень интересно узнать, кто приобрел имущество, проданное в результате этих сделок».

Секретарша рассмеялась: «Если я хотя бы намекну вам на что-нибудь в этом роде, сукин сын Баффумс мне голову оторвет! Он — скажем так — одержим секретностью. Меня-то вы могли бы запросто подкупить, но Бабник Баффумс заблокировал все конфиденциальные файлы».

«Жаль! Что побуждает его к такой исключительной осторожности?»

«Не знаю. Он никому не объясняет свои причуды, а я тут последняя спица в колеснице».

«Благодарю вас, вы очень любезны», — Пири Тамм выключил телефон и медленно повернулся к Уэйнесс: «На Древней Земле полно чудес, но эта фирма производит странное впечатление. Может быть просто потому, что она в Санселаде, городе чудаков».

«По меньшей мере у нас теперь есть улика — какая-то нить, которую можно проследить».

«Верно. Лиха беда начало».

«Я немедленно отправлюсь в Санселад. Надеюсь, мне удастся так или иначе выудить у Баффумса требуемые сведения».

Пири Тамм печально вздохнул: «Ты представить себе не можешь, как меня донимает эта проклятая болезнь! Я больше не мужчина — я дряхлый гоблин, едва волочащий ноги по темным коридорам старого дома. А ты, беззащитная девочка, поедешь делать то, что давно должен был сделать я!»

«Пожалуйста, дядюшка Пири, не надо так говорить. Вы делаете все, что можете, и я делаю все, что могу — так оно и должно быть».

Пири Тамм погладил Уэйнесс по голове — он редко позволял себе подобные проявления нежности: «Правильно, жалобы ничему не помогут. Наша цель важнее повседневных забот. Тем не менее, я не хотел бы, чтобы ты попала в беду. Что, если тебе станут угрожать? Даже если тебя только напугают, я буду всегда чувствовать себя виноватым».

«Я очень осторожна, дядюшка Пири. Как правило. Так или иначе, я должна поехать в Санселад и узнать все, что можно узнать в этой фирме».

«Пожалуй, что так, — без особой уверенности согласился Пири Тамм. — Ты понимаешь, конечно, что тебе придется преодолеть несколько препятствий — и не в последнюю очередь упрямство Берле Баффумса».

Уэйнесс нервно усмехнулась: «Будем надеяться, что он не оторвет мне голову. И кто знает? Может быть, я вернусь с Хартией в руках!»

Пири Тамм беспокойно крякнул: «Должен еще раз подчеркнуть, что Санселад — странный город с необычной историей». Секретарь Общества натуралистов изложил самые существенные факты, чтобы Уэйнесс могла составить представление о том, куда направляется. Санселад был полностью разрушен в годы так называемого «Мятежа репатриантов». [33]В течение двухсот лет от него оставались одни развалины — до тех пор, пока автократ Тибальт Пимм не приказал выстроить город заново. Он разработал проект будущего Санселада в мельчайших подробностях, превратив шесть районов города в шесть вариаций на одну и ту же сложную архитектурную тему.

При жизни Тибальта над его грандиозным планом потихоньку посмеивались и даже открыто издевались, но со временем презрение сменилось уважением, и в конце концов Санселад стали считать шедевром гения, в равной степени наделенного воображением, энергией и неисчерпаемыми финансовыми возможностями.

Заветы и директивы Тибальта чтили на удивление долго, хотя временами истолковывали достаточно свободно. К примеру, Киприанова слобода, каковой диктатором-зодчим было предначертано стать средоточием ремесленных мастерских и училищ, недорогих ресторанов и общественных собраний, превратилась вместо этого в прибежище художников, музыкантов, бродяг и мистиков, уютно устроившихся посреди тысяч кафе, бистро, студий, небольших лавок, торгующих всякой всячиной, и тому подобных заведений. В конечном счете Санселад приобрел известность как место, где можно истратить миллионы и прожить на гроши, делая все, что заблагорассудится при условии соблюдения определенных приличий — и даже без оного.

До Шиллави Уэйнесс ехала наземным транспортом по сельской местности, усеянной небольшими фермами и деревеньками — здесь ничто не менялось испокон веку. Из Шиллави подземный поезд на магнитной подушке доставил ее за два часа на центральный вокзал Санселада.

Она села в такси и направилась в рекомендованный дядюшкой Пири отель «Марсак», находившийся на окраине престижного района Гульденери, в двух шагах от Киприановой слободы. Отель «Марсак» оказался беспорядочным нагромождением старых флигелей, трех ресторанов и четырех золоченых танцевальных залов на крутом берегу реки Тэйнг. Уэйнесс внезапно очутилась в окружении привычной изысканности, не нарочитой, а воспринимаемой как нечто само собой разумеющееся — что-либо подобное было бы трудно найти на любой другой планете Ойкумены. Ее провели в номер с высоким потолком и стенами, покрытыми бледно-бежевой эмалью. На сером мозаичном полу расстилался мягкий марокканский ковер, оживлявший интерьер черными, темно-красными и сине-фиолетовыми узорами на коричневом фоне; на столиках с обеих сторон кровати красовались букеты свежих цветов.