Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

Глоуэн присоединился к Чилке на космическом вокзале. Им уже заказали билеты на звездолет «Мирцейский скиталец», но их нужно было получить. Стоя в очереди у билетной кассы, Глоуэн заметил на удивление долговязую и тощую женщину, сгорбившуюся на скамье в дальнем углу зала ожидания. Она завернулась в просторную черную рясу, а на голове у нее была странная черная шапочка маскаренской евангелистки. Полоса черной марли, закрывавшей нос и рот подобно вуали, отфильтровывала микроорганизмы из вдыхаемого воздуха, тем самым избавляя от уничтожения бесчисленные ничтожные жизни.

В космических портах Ойкумены попадались самые необычные люди в самых причудливых нарядах, но эта фигура казалась здесь, на Кадуоле, особенно неуместной. Евангелистка — женщина неопределенного возраста с длинным клювообразным носом и пунцовыми от румян щеками — подкрасила черные брови так, что они соединялись на переносице.

Чилке подтолкнул Глоуэна локтем: «Ты тоже заметил особу в черном? Маскаренская евангелистка, подумать только! Когда-то одна из них пыталась обратить меня в свою веру. Отчасти из любопытства, а отчасти потому, что она отличалась живым темпераментом и, судя по заметным признакам, молодостью и удачным телосложением, я попросил ее объяснить, каким образом человек становится маскаренским евангелистом. По ее словам, это очень просто: прежде всего необходимо подвергнуться «семи деградациям», после чего «семи унижениям», затем «семи наказаниям» и «семи надругательствам» и, наконец, «семи умерщвлениям», а также еще нескольким процедурам, наименования которых я позабыл. Считается, что психическое состояние аколита, прошедшего такую подготовку, позволяет ему стать правоверным евангелистом, способным обращать в свою веру предрасположенные к этому души и прибирать к рукам их сбережения. Я спросил свою собеседницу: возможно ли прохождение мною всех этих обрядов в тесном сотрудничестве с ней, с проведением консультаций наедине после каждой деградации? На что она ответила, что ее бабушка охотно пожертвует своим временем с этой целью. Мне пришлось признаться, что перспектива обращения в маскаренскую веру заслуживает дальнейшего размышления, и на этом дело кончилось».

Громкоговорители системы оповещения пригласили пассажиров, отправляющихся в Соумджиану, пройти на посадку. Маскаренская евангелистка поднялась и, неуклюже сгорбившись, проковыляла к выходу. Глоуэн и Чилке последовали за ней — по взлетному полю к звездолету и вверх по наклонному трапу в небольшой салон, где стюард объяснил, где находятся их каюты. Выходя из салона, евангелистка встретилась блестящими черными глазами с глазами хмуро наблюдавших за ней Глоуэна и Чилке. При этом она моргнула и вздрогнула, после чего, наклонив голову и снова ссутулившись, поторопилась скрыться в коридоре.

«Очень любопытно!» — пробормотал Глоуэн.

«Никогда раньше не замечал за Каткаром наклонность к переодеванию в женское платье», — согласился Чилке.

«Впечатляющее преображение!» — заключил Глоуэн.

Глоуэн остановился в коридоре у двери каюты номер 3-22 и тихонько постучал. Примерно минуту не было никакого ответа. Он снова постучал и подождал, почти приложив ухо к двери. В каюте даже не послышалось, а почувствовалось какое-то движение. Дверь чуть приоткрылась.

«Что вам нужно?» — спросил приглушенный низкий голос.

«Откройте. Я хочу с вами поговорить».

«Вы ошиблись, это каюта госпожи Фурман».

«Никакой ошибки не может быть. Я — Глоуэн Клатток, и хочу поговорить с Каткаром».

Молчание длилось несколько секунд, после чего голос поинтересовался: «С вами никого нет?»

«Никого».

Дверь открылась чуть пошире. Блестящий черный глаз оглядел Глоуэна с головы до ног. Дверь отодвинулась еще немного — едва достаточно для того, чтобы Глоуэн мог протиснуться внутрь. Нервно усмехнувшись, мрачный Каткар тут же закрыл дверь. На нем была обычная одежда: свободная черная рубашка, серые брюки и легкие сандалии из ремешков, подчеркивавшие непропорциональную величину мягких белых ступней. Рядом, на вешалке, красовались части маскарадного костюма — длинная черная ряса и шапочка, а на полу стояли узкие сапоги с металлическими застежками и широкими высокими каблуками, несомненно причинявшие владельцу множество неудобств при ходьбе.

«Зачем вы за мной увязались? — резко спросил Каткар. — Что вам нужно? Или все это делается просто для того, чтобы причинить мне как можно больше неприятностей?»

«Мы заказали билеты, не подозревая, что вы станете нашим попутчиком, — возразил Глоуэн. — Кто за кем увязался?»

Каткар крякнул: «Я ни за кем не слежу и не хочу, чтобы за мной следили. Наконец мне удалось избавиться от забот и домогательств. Забудьте о моем существовании — это все, чего я прошу».

«Проще сказать, чем сделать».

«Чепуха! —рявкнул Каткар, возмущенно уставившись на Глоуэна блестящими черными глазами. — Мое решение бесповоротно! Я полностью порвал с прошлым — вам придется поверить мне на слово. Отныне мы незнакомы, у вас не должно остаться даже воспоминаний о Руфо Каткаре. Уходите и не возвращайтесь!»

«Увы, все не так просто. Нам придется многое обсудить».

«Ничего подобного! — отрезал Каткар. — Время для обсуждений прошло! А теперь...»

«Не торопитесь. Помните ваш последний вечер в Строме? Вы сидели за столом с вашим приятелем, Роби Мэйвилом. Почему вы внезапно ушли?»

Каткар сверкнул глазами: «Мэйвил? Никакой он мне не приятель. Он — жук-навозник в человеческом обличье! Вы спрашиваете, почему я ушел? Потому что Мэйвил заявил, что меня срочно желает видеть Дензель Аттабус. Но я знал, что он лжет — я только что расстался с достопочтенным Аттабусом, получив от него недвусмысленные указания. Глядя в лицо Роби Мэйвилу и слыша его вкрадчивый голос, я понял, что мне грозит смертельная опасность. Кто-нибудь другой на моем месте стал бы паниковать, но я просто-напросто поспешно удалился из таверны и улетел на станцию Араминта в аэромобиле Дензеля Аттабуса. Больше мне нечего сказать — и вам больше нечего у меня спрашивать. Теперь вы, наконец, уйдете?»

Глоуэн проигнорировал последний вопрос: «Вам известно, что Дензель Аттабус мертв?»

«Я узнал об этом в гостинице на станции. Это огромная потеря для Кадуола, Аттабус был настоящим патрицием, человеком благородным во всех отношениях. У меня с ним было много общего, и я скорблю о его безвременной кончине, — Каткар резко взмахнул рукой. — Но довольно слов! Слова безжизненны, разговоры — бессмысленная трата эмоциональной энергии. Вы этого никогда не поймете, потому что вам негде и некогда было набраться мудрости».