Рафаэль Лафферти - Время гостей (сборник)

— Проклятье! — взорвался Когсворт. — Где именно в центральных штатах находился этот город?

— В том месте, которое сейчас известно как «хляби великого голубого озера», — сообщил Эпикт.

— Ответь под занавес, пучеглазое чудище! — возопил Шиплеп. — Как назывался этот город?

— Чикаго, — изрек Эпиктистес.

Ну, слава богу, у всех отлегло от сердца! Значит, все же мистификация. А они-то слушали разинув рот, что мелет этот бренчащий ящик! Валерия залилась хохотом, ее муж Когсворт закрякал — точь-в-точь альбатрос, страдающий икотой.

— Ч-чии-каго! Знаете, на что похоже? Бобер в зоопарке скользит по глинистой горке и — бултых в воду. Ч-чии-каго! — Казалось, Валерия в жизни не слышала более смешного слова.

— Только искусственный мозг с задатками юмориста мог придумать такое название, — взорвался своим петардовым смехом Глоссер.

— Снимаю перед тобой шляпу, Эпиктистес, технологичный сочинитель комиксов и небылиц! — торжественно провозгласил Алоизиус Шиплеп. — Люди, это киберустройство — тот еще фрукт!

— А я немного разочарован, — сказал Смирнов. — Тужилась гора, тужилась и родила мышь. Косоглазую, да еще в клоунском одеянии, так ведь, Эпикт? Слишком нелепая небылица даже для сказки. Чтобы огромный город был полностью уничтожен какие-то двадцать лет назад, и мы ничего об этом не знали! Одного этого уже достаточно. Так нате вам — еще и умопомрачительное «Чикаго»! Если бы ты взвесил все звуки нашего языка, а я уверен, что ты взвесил, то ничего смешнее «Чикаго» не смог бы придумать.

— Люди добрые, а дальше произойдет вот что, — гнул свою линию Эпиктистес. — Да, вы ничего не помните и ничему не верите. А когда покинете эту комнату, из вашей памяти выветрится даже это смешное название. У вас в голове будет только одно — склонная к мистификациям машина сыграла с вами веселую шутку. Катастрофы, — а я склонен думать, их было несколько, — забудутся напрочь. Помни их человечество, оно бы не выдержало и целиком отошло б в лучший мир. И все же такой город был. Очень большой город действительно назывался Чикаго. Это от него осталась дыра в венгерском энциклопедическом словаре. А в малом Ля-Руссе статья об индейцах Чибча была втиснута на место Чикаго. У города был собственный джазовый стиль, выработанный еще в двадцатые годы, — так называемый чикагский хот-джаз. Так вот, всякое упоминание о нем было отовсюду выдрано с корнем. Где-то в городе текла река Калумет, этим же именем называлась древняя индейская трубка мира, ее тоже на всякий случай подвергли забвению. В центре Чикаго располагался район под названием «Петля». [24] «Loop» (петля) — центральный, один из семидесяти семи, муниципальный район Чикаго, где расположены здания городского управления, театры и магазины. (Прим. пер.) Канатные дороги петляли, образуя узор, похожий на морской узел, так что вымарать пришлось не только «петлю», но и «узел». А прославленная бейсбольная команда города именовалась «Чикагские щенки». [25] Команда Chicago Cubs («Чикагские щенки») вошла Национальную Ассоциацию Бейсбола США в 1871 году и стояла у истоков Национальной лиги. Играет в своем родном городе дольше, чем любая другая в американском профессиональном спорте. (Прим. пер.) Посему вычеркнули и это слово. Все эти слова были опасны.

— «Петля», «узел», «щенки», — рассмеялась Валерия. — Курьезные слова, такие же, как «Чикаго». И как только ты их выдумал?!

— В Чикаго процветала одна компания, — как будто не слыша ее, продолжал Эпикт, — она выпускала всевозможные жевательные резинки. И скудному народному воображению город представлялся столицей всего жвачного мира. Мне удалось восстановить имя ее хозяина — что-то вроде «Виггли». [26] В 1893 году Уильям Ригли /William Wrigley/ стал производить в Чикаго свою классическую жевательную резинку — фруктовую / Juicy Fruit/, мятную /Spearmint/ и двойную мятную /Double Mint/. Эти три вида больше ста лет пользовались большим успехом. И продолжают радовать любителей жвачки по сей день. (Прим. пер.) Эхо мрачной катастрофы каким-то образом донеслось до детей, они это связали с представлением о жвачной столице и у них получился кровавый Крошка-Вилли, любитель каннибальских жвачек.

— Ты, Эпикт, превзошел самого себя, — сказал Шиплеп. — Никто в мире не выдумал бы ничего более фантастического!

— Добрые господа, — продолжал Эпикт, — в эту минуту для вас как бы опускается занавес. Вы опять перестаете помнить — даже мою великолепную шутку, даже смешное название города. И что более важно, я тоже это забуду.

Все, все забыто. Конец. Вы смотрите на длинную, пустую ленту, и не верите своим глазам. Должно быть, я ненадолго отключился. Никогда в жизни не выдавал я пустой ленты. Смирнов, я нутром чувствую, этот эксперимент не удался. Задай мне другую задачу. Я не часто терплю фиаско.

— На сегодня хватит, Эпиктистес. Нам всем почему-то захотелось спать. Да, решенье не найдено. Не помню, какая была задача? Но это неважно. Неудачи легко забываются. У нас столько дел, найдется над чем ломать голову.

С сонным видом, волоча ноги, все отправились заниматься своими делами. Кибермашина Смирнова на чем-то споткнулась, думали они. Но все равно это отличное устройство. В следующий раз она обязательно все решит.

В коридоре Смирнов споткнулся о старый телепантограф-деформатор. Вот уже двадцать лет он спотыкается о него, как будто не видит этой штуковины.

Машина вытаращилась на Смирнова девятью рядами глаз и с готовностью улыбнулась. Опять что ли очередной катаклизм? Опять предстоит всеохватная работа? Телепан в полной боевой готовности! Но нет, Смирнов прошел мимо. И машина опять погрузилась в сон.

— Чертова груда жести! — буркнул Смирнов и пошел дальше, потирая ушибленную голень. — У меня смутное ощущение, будто я знаю, откуда здесь эта железка и зачем она нужна…

Перевод с английского Марины Литвиновой

— Мы покоряли разные высоты, — сказал Григорий Смирнов, — но никогда не подходили к краю пропасти столь глубокой и не смотрели в будущее с такими зыбкими надеждами. И все же, если расчеты Эпиктистеса верны, это сработает.

— Это сработает, люди добрые, — подтвердил Эпикт.

Ктистек-машина Эпиктистес — здесь? Не может быть! Главный корпус Эпикта находится пятью этажами ниже. Однако Эпикту удалось вытянуть щупальце в маленькую гостиную пентхауса. Все, что потребовалось, — это кусок кабеля метровой толщины и функциональная голова для установки на его конце.

И что за голову он выбрал! Полутораметровой длины голова морского змея, голова дракона, как будто снятая с корабля древнего карнавального флота. Вдобавок Эпикт наделил ее речью — этакая причудливая смесь новоирландского и древнееврейского, приправленная интонациями голландских комиков из старых водевилей. Эпикт и был комиком до самого последнего пара-ДНК реле. Он возложил на стол огромную, украшенную гребнем голову и раскурил сигару — наверное, самую большую в мире.