Владимир Журавлев - Дверь в никуда

- Погоди, так что, сейчас вся еда искусственная? И это мясо?

- Ты что, этого не знаешь еще? А ты где-нибудь видел поля, пастбища? Как, по-твоему, можно еще накормить шестнадцать миллиардов человек? Сейчас все продовольствие производят на фабриках в подвале каждого дома. Да не смотри ты так подозрительно в тарелку, ешь спокойно.

Никита мужественно продолжил поглощение мяса, хотя аппетит у него вдруг пропал.

- Надо же, химия! А ведь не только на вкус, но и по структуре мясо мясом.

- Это не химия. Сейчас все продукты делаются на основе клеточных культур.

Это с прошлого века, когда научились работать с генами. В подвалах домов, при искусственном освещении, модифицированные зеленые клетки производят питательные вещества, как и в обычных растениях. Только намного эффективнее, им не надо создавать стволы, ветки и корни, способные выдержать напор дождя или урагана, защищаться от животных, насекомых, бактерий. Раствор питательных веществ идет на другие клеточные культуры, которые формируют плодовые тела. Виноград, который пошел на этот сок, состоял из таких же клеток, как природный, только с парой модифицированных генов, и вырос на лозе в подвале, а не на горе. Часть питательных веществ отправляют на выращивание мяса. Это тоже вроде коровы или овцы, но только без костей, шкуры, мозгов. Только желудок, кровь и мясо. Зато не надо убивать бедных животных, у них ведь тоже есть свои чувства, хоть и не такой как у нас, но разум. У нас на скотном дворе они добрые, ласковые такие. У кого рука поднимется? Коров, правда, доят. Так им это не больно, приятно даже.

- А если захочется не мяса, а печенки, или на косточке?

- Никита, сейчас можно вырастить любой орган для пересадки человеку, или отрастить оторванную руку. Сделать это с телячьей печенкой или ногой ничуть не сложнее. Ресурсов уходит меньше, чем если выращивать теленка и потом убивать его.

- И вся пища делается так?

- Большая часть. Есть сады при школах и не только, но больше для сравнения.

Промышленного значения они не имеют. Да, рыбу и другую морскую живность еще выращивают в марикультуре. Но это только для тех мест, где производят. Все, пожалуй. Да, еще охота кое-что дает.

- Охота? При таком населении?

- А что тут странного? Города занимают сравнительно небольшую часть территории. А на всей остальной восстановлена природа. И охотиться все равно приходится, чтобы поддержать природное равновесие.

- По лицензиям охота? Если все станут охотиться, какое тут равновесие...

- Скорее, по правилам. По современным правилам можно охотиться с оружием, использующим только мускульную силу человека. То есть лук, арбалет, рогатина.

Как в средние века. Так что егерям тоже есть чем заняться. Они конечно пользуются современным оружием, но ведь это работа, а не развлечение. А любительская охота в основном в туристских экспедициях. Я говорил тебе о туризме и бое, так охота из того же ряда. Есть туризм на выживание. Когда идешь по маршруту только с одним ножом, например. Тогда без охоты никак.

- Возьмешь меня как-нибудь поохотиться?

- Да сколько угодно, только правила соблюдай. Во-первых, если не всю, то большую часть добычи нужно съедать тут же, в лесу. Во-вторых, нужно знать, на кого можно охотиться в данной местности. Вблизи городов пригородные парки. Там можно собирать ягоды, грибы, ловить рыбу. А вот звери там часто ручные, людей не боятся, на них не охотятся. Подальше туристические парки - там можно охотиться на птиц и мелких зверей, вроде зайцев. И есть еще охотничьи парки, туда переселяют излишки зверей из туристических. А в туристические - из пригородных.

В парки, где гуляют дети, опасные хищники вообще не допускаются, а число крупных зверей снижается искусственно. Потому в охотничьих парках всегда слишком много зверей, охота все равно нужна. Только сначала нужно переговорить с егерями. Ну а в заповедник тебя все равно не пустят, даже летать над ними можно не ниже пяти километров.

Никиту поразил тогда этот парадокс технологической цивилизации: сочетание искусственной пищи и настоящей охоты.

После обеда и блуждания по лесам, окружающим школу, Никита вернулся домой на гравикаре. Впервые он летел в этой машине один, сам вызвав ее, сам задав цель. Он даже решился попробовать управлять машиной вручную, по объяснениям Володи. Но дело оказалось не таким простым: хотя автопилот позволял избежать аварии при самом неопытном водителе, реакции Никиты не хватало, чтобы привести машину к намеченному месту. Дети, как объяснил Володя, учились управлению на тренажерах, прежде чем им доверяли самостоятельно вызывать машину. День был насыщенным и вызвал приятную усталость, сочетающуюся с чувством, что удалось что-то важное, после чего понимание здешнего мира пойдет куда легче.

В ночь после посещения школы Никита увидел первый из необычных снов, которые потом он стал называть: сны на бегу. Сны эти стали повторяться с изматывающей регулярностью. Необычность снов была не в содержании - просто бег по осеннему лесу, а в удивительном обилии деталей, четкости и яркости. Вопреки распространенному поверью, цветные сны видят не только сумасшедшие, но и нормальные люди. Просто во всех снах запоминаются только наиболее важные подробности, а у обычных людей цвет редко бывает так важен. Сны на бегу запоминались целиком: яркие краски листьев, цвет и рисунок коры деревьев, трава под ногами, броские гроздья ягод, разноцветные шляпки грибов, поднявшие буреющий ковер листвы. И в этих снах не было никакой нелогичности, почти неизбежной в обычных снах. Простой бег по осеннему лесу. Красивому лесу. Только одна нелогичность: таких лесов не бывает. Таких лесов никогда не видел Никита, деревья этого леса не растут в лесах наяву. Вроде и ничего особенного, но сочетание формы листьев, ягод, коры было не таким, как у известных Никите деревьев средней полосы. Хотя это был определенно лес средней полосы, готовящийся к зиме. И это не было похоже на сонный бред, потому что Никита быстро научился различать виды деревьев. Всегда одни и те же в разных снах. И в разных снах он был в одном и том же лесу, узнавал те же места: поляны, приметные деревья. Хотя погода была разной: то яркое солнце, то серые облака, то дождь.

Правда дождь не мочил Никиту. Да собственно и бег не был бегом, поскольку Никита не чувствовал своего тела - ни рук, ни ног, а чувствовал лишь движение со скоростью бега. Но он не мог коснуться этих деревьев.

Сначала Никита не мог управлять своим движением, а просто несся неведомо куда сквозь заросли и поляны. Но с пятого или шестого сна он научился уже сам контролировать направление. Именно научился: это усилие далось не сразу, но с каждым разом движение становилось все более послушным, требующим все меньшего сосредоточения. Через несколько снов Никита уже мог не только менять направление движения, но и скорость, и даже останавливаться, рассматривая заинтересовавшее его место. Бредовые сны превратились в прогулки по странному и интересному лесу.