Питер Уоттс - По ту сторону рифта

– Они потребляют какую-то траву или гриб, – говорю я. – И утверждают, что так поддерживают связь со своим собственным божком .

Вместо ответа доносится «мммм». Несомненно, епископу это уже известно.

– Посмотрел бы я, как их гриб сдвинет с места монорельсовый поезд. Или даже стрелку компаса. Их повсюду окружают деяния десницы Божьей, и все-таки они не устают отсекать себя от нее. Об этом знают немногие, но до нас доходили сведения, что они способны с успехом заражать целые помещения. Даже отдельные здания.

Он взрезает конверт, проведя по нему длинным ногтем.

– К примеру, ту часовню, что вы очистили сегодня утром, претор. Она была заражена. Святой Дух не мог там проявиться.

Мотаю головой:

– Вы ошибаетесь, Учитель. Я никогда еще не ощущал присутствие Святого Духа так остро, как…

Угрюмые конвоиры. Ненужный крюк через Голгофу. Нежданный лучик солнца. Все встает на свои места.

У меня в утробе разверзается зияющая пропасть.

Епископ извлекает из конверта снимок на пленке: результаты моего прохождения через световую трубу.

– Вы одержимы, – произносит он.

Нет. Тут какая-то ошибка.

Епископ поднимает снимок повыше – призрачное, насквозь просвечивающее изображение моей головы в серых и зеленых тонах. Я отчетливо вижу беса, угнездившегося в моем мозгу, – злокозненный сгусток мрака чуть выше правого уха. Самое подходящее место для того, кто нашептывает ложь и изменнические помыслы.

Я безоружен. Взят под стражу. Свободным человеком мне отсюда не выйти. За дверью стоит охрана, в темных углах скрыты тайные ходы. Стоит мне хотя бы поднять руку на епископа, и я покойник.

Я и так уже покойник. Я одержим.

– Нет, – шепчу я.

– Я есмь путь, и истина, и свет , – нараспев выводит епископ. – Никто не приходит к Отцу, как только через Меня [26] Ин. 14:6. Цитата искажена: вместо «свет» должно быть «жизнь». .– Он тычет обличающим перстом в сгусток на пленке. – От Христа ли это? От Церкви ли Его? Как же тогда может это быть реальным?

Я без слов качаю головой. Мне не верится, что все происходит на самом деле. Я не верю собственным глазам. Сегодня я ощущал в себе Святой Дух. Ясно ощущал. В этом я убежден как ни в чем другом.

Мои ли это думы? Или бесовский шепот?

– Похоже, их все больше день ото дня, – печально добавляет епископ. – И им мало погубить душу. Они убивают и тело.

Иными словами, вынуждают Церковь умерщвлять тела. Церковь меня уничтожит.

Однако епископ вновь качает головой, словно прочитав мои мысли.

– Я выразился буквально, претор. Бес унесет вашу жизнь. Не сразу – некоторое время он будет растлевать вас этой ложной благодатью. Но затем придет боль, и ваш рассудок откажет. Вы начнете меняться и совершать такие поступки, что даже ваши близкие не узнают вас. Возможно, ближе к концу вы превратитесь в слюнявого младенца, станете вопить и пачкаться. Либо же боль попросту сделается невыносимой. Так или иначе, но вы умрете.

– Сколько… сколько мне осталось?

– Несколько дней, недель… Я слышал о несчастной, которая промучилась без малого год, прежде чем ее спасли.

Спасли. Как еретиков на Голгофе.

«И однако же, – шепчет тихий голос в моей душе, – даже несколько дней, проведенных в такой близости к Нему, стоят целой жизни…»

Я дотрагиваюсь до правого виска. Там прячется бес, сидит гнойником в сырой тьме, отделенной от мира лишь черепной коробкой. Уставляюсь в пол.

– Этого не может быть.

– Это уже случилось. Но необязательно так должно быть.

До меня не сразу доходит, что он сказал. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с ним глазами. Епископ улыбается.

– Есть и другая возможность, – произносит он. – Да, обычно телу приходится умереть во имя спасения души – распятие бесконечно милосердней той доли, что уготована одержимым. Но для наиболее… способных предусмотрена и альтернатива. Не стану вас обманывать, претор. Это сопряжено с риском. Но были и удачные примеры.

– Аль… альтернатива?..

– Возможно, нам удастся изгнать беса. Удалить его – физически – из вашей головы. Если получится, то сразу и спасем вам жизнь, и вернем вас в лоно Господне.

– Если получится…

– Вы солдат. Вы знаете, что смерть всегда рядом. Как и во всем прочем, здесь тоже имеется этот риск. – Он делает долгий, неспешный вдох. – А вот на кресте смерти будет не избежать.

Бес у меня в голове не спорит. Не нашептывает богохульств, не молит в отчаянии, чтобы его спасли от изъятия. Он всего лишь приоткрывает дверку на небеса и окропляет мою душу отблеском Божественного.

Он являет мне Истину.

Я знаю , как знал когда-то в яслях, как знал сегодня утром. Во мне пребывает Бог, и если епископ этого не видит, то он мошенник и пустослов, а то и хуже.

Я с радостью пошел бы на крест за одно только это мгновение.

Улыбаюсь, качая головой:

– Епископ, вы держите меня за слепца? Думаете, если прикроете свои жалкие козни Писанием, я не увижу их истинной сути?

И в сиянии Духа Святого я действительно вижу их как на ладони. Само собой, эти гнусные фарисеи затворили бы Господа в безделушках и талисманах, если б могли. Им хотелось бы нацеживать Бога из крана, которым сами они и владеют, – а тех, с кем Он заговорит без их согласия, заклеймят как «одержимых».

Верно, я одержим, но не каким-то там бесом, а Всемогущим Господом Богом. И ни Он, ни Сыны Его не раки-отшельники, чтобы загонять их под панцирь идолов и машин.

– Скажите, епископ, – кричу я, – неужто Савл был в этом вашем молельном колпаке на пути в Дамаск? Неужто Елисей вызвал из леса своих медведиц при помощи ваших жезлов? Или они тоже были одержимы бесами?

Он трясет головой, изображая печаль.

– То слова не претора.

Он прав. Моими устами говорит Бог, как в старину вещал Он устами пророков. Я есмь глас Божий, и неважно, что нет при мне ни оружия, ни панциря, что я в самом сердце дьяволова святилища. Стоит лишь мне воздеть руку, и Господь поразит этого богохульника.

Я замахиваюсь кулаком. Вышины во мне пятьдесят локтей [27] Намек на размеры Ноева ковчега. . Передо мной стоит епископ – насекомое, не ведающее своей ничтожности. В руке его одна из этих нелепых машинок.

– Изыди, Сатана! – вскрикиваем мы одновременно, а потом обрушивается тьма.

В себя я прихожу уже связанным. Меня широкими ремнями пристегнули к кровати. Левая половина лица горит огнем. Врачи с улыбкой склоняются надо мной и говорят, что все хорошо. Кто-то подносит зеркало. С правой стороны моя голова обрита; от виска тянется кровоточащий полумесяц, который кажется странно знакомым. Мою плоть стягивают крестики из черных ниток, как будто я – порванная и кое-как зачиненная одежда.

Экзорцизм прошел успешно, сообщают мне. Через месяц я вернусь в свою роту. Ремни – не более чем мера предосторожности. Скоро их с меня снимут, поскольку бес изгнан.