Дин Кунц - Франкенштейн: Мертвый город

Как и прежде, руки Слепка Бозмена, казалось, плыли взад и вперед по клавишам, почти как будто они не извлекали музыку из пианино, как будто вместо этого музыка была в руках, а пианино вытягивало ее из них, как земля притягивает молнии к себе во время грозы.

Намми почувствовал себя слегка загипнотизированным плывущими руками, как и раньше. Возможно, мистер Лисс был тоже загипнотизирован, потому что он некоторое время слушал и ничего не говорил.

Но затем старик сказал:

— Если ты хочешь умереть из-за того, что увидел, когда умер Бозмен, почему не убил себя сам?

— Я не могу. Моя программа запрещает самоуничтожение.

— Твоя программа.

— Та, что была установлена мне в Улье, в лаборатории, где я был создан.

— Франкенштейном, — сказал мистер Лисс несколько пренебрежительно. — В Улье.

— Правильно.

— Ты все настаиваешь на этой истории.

— Это правда.

— И это неправда, что ты марсианин или какой-нибудь кровожадный мерзавец с какой-нибудь другой планеты?

— Это неправда, — сказал пианист.

— Ранее этим вечером мы сожгли сколько-то больших коконов. Ты сделал эти коконы?

— Нет. Я Член коммуны. Коконы делают Строители. Мы все пришли из Улья.

Мистер Лисс обдумывал это все некоторое время, прежде чем сказал:

— Раньше я хотел тебя убить, но я почему-то подумал, что это плохая идея. Я думаю, что это все еще плохая идея, черт меня возьми, если я знаю, почему, и со временем у меня появилась значительная уверенность в этом. Так что я тебе скажу вот что: я убью тебя, и ты будешь настолько мертвым, насколько это возможно, как только почувствую, что это правильно.

Музыка была очень печальной. Намми подумал, что человек может сморщиться, как мокрица, и никогда не расправиться, слушая эту музыку слишком долго.

— Взамен, — сказал мистер Лисс, — ты идешь с нами, отвечаешь на кое-какие вопросы.

— Какие вопросы? — спросил пианист.

— Любые чертовы вопросы, которые приходят в мою голову. Я не даю тебе список вопросов заранее, чтобы ты их не изучил и просто не придумал связку лживых ответов. О’Бэннон — болван, но я нет, и тебе лучше зарубить это на носу. Если ты мне соврешь, я узнаю, что это ложь, я могу чувствовать запах лжи лучше, чем ищейка может учуять запах ближайшей сосиски. Затем посажу тебя в клетку, буду хорошо кормить и никогда не убью. Ты должен это заслужить. Это понятно?

— Да, — сказал Слепок Бозмена и встал из-за пианино.

Члены коммуны, трудящиеся в Улье, не имеют права спускаться на свободные нижние этажи, не использующиеся предприятием Виктора, через которые он сейчас идет в величественном уединении.

Когда их только построили, те двое, что спускались сюда, были заманены в эту реальность ученым по имени Элис Шейтан или, как он утверждал, они работали в этом здании во времена холодной войны. Шейтан сошел с ума самым интересным образом, пропал предположительно во время отпуска, но на самом деле жил в секретных закоулках нижних этажей почти в течение тридцати лет, добывая пропитание из огромных запасов обезвоженной еды в вакуумной упаковке, предназначенной для обеспечения тысяч правительственных чиновников, которых доставили бы сюда в случае возможного начала конфликта, чтобы они благополучно перенесли Третью мировую войну и радиоактивные последствия.

В отдельных особо секретных бункерах в самой нижней части этого суперсекретного сооружения Элис Шейтан выдумал красочную биографию, мифологическую по природе. В десятках толстых рукописных томов, в аккуратных картинах и резьбе на стенах бункеров, созданных подручными инструментами, он прославил свои предположительно сверхъестественные силы и короновал себя бессрочным правителем этого подземелья. И, действуя как пророк, предсказал свое собственное восхождение к поверхности во время катаклизма, когда он возьмет все богатства, какие захочет, изнасилует всех, кого захочется, убьет стольких людей, что побьет любой рекорд кровожадных правителей по убитым ими ближним, и позволит жить тем, кто будет ему поклоняться и станет его покладистыми и послушными слугами.

На середине седьмого десятка Шейтану стало скучно ожидать восхождения к правлению опустошенной Землей, и когда Виктор со своей первоначальной командой ученых заняли верхние уровни сооружения, бородатый старик за ними скрытно наблюдал. В конце концов, он заманил двоих Членов коммуны первого поколения в свой нижний мир непотребной, неистовой, абсурдной настенной живописи, в комнаты, полы которых были так же живо украшены, как стены и потолки, и совершил попытку завлечь их в свой культ.

Когда Виктор со своей командой обнаружил двоих пропавших Членов коммуны, оба они подлежали уничтожению — такими странными они стали. Недостаток в их программе был установлен: определенные строки кода не полностью встраивали и принуждали абсолютную потребность к тотальной концентрации на эффективности. Все последующие Члены коммуны функционировали идеально, конечно.

Виктор лично убил старика-лунатика и распорядился запечатать его бункеры. В грядущем мире не было комнаты для Элиса Шейтана, не требовались ни такие, как он, ни его противоположности.

Теперь Виктор идет по нижним этажам наедине со своими мыслями, своими множественными каскадами блестящих теорий и идей, довольный перспективой быть свидетелем искоренения каждого мыслящего создания на планете, до последнего зяблика и воробья, до каждой малейшей ящерки. Когда останутся только его глаза, способные созерцать этот мир, когда останется только его сознание, способное его воспринять, как замечательно будет прекратить собственное существование, так же решительно, как он покончил с Элисом Шейтаном.

Он бы предпочел бродить по этому глубокому убежищу часами, даже днями. Но хотя уединение воодушевляюще, его время здесь неизбежно ограничено недостатком видения Членами коммуны его нужд.

Он поднимается на лифте на один из этажей Улья. В проходе, когда он приближается к первой плазменной панели, она воспроизводит сигнал из трех нот, требуя его внимания. По экрану прокручивается отчет, в котором говорится, что сотрудники KBOW не были полностью заменены Членами коммуны, как было запланировано. Они узнали, что среди них есть репликанты, и передают предупреждение на Рэйнбоу Фоллс и, что может быть еще более неприятным, на другие населенные пункты этой части Монтаны, которые обслуживает эта станция.

Это не комар на пути военной машины Коммуны, как было при проблеме в правильном отслеживании двух Строителей. Следует признать, что это куда большая проблема, скорее, муха, а не комар, но это не серьезная неудача, потому что не может быть серьезных неудач в движении Коммуны вперед. Их триумф неизбежен; и думать иначе было бы выдачей человечеству кредита, по крайней мере, некоторой значимости, которого у него не было, ни грамма.