Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Меня охватил такой страх, какого я еще ни разу не испытывал во время наших похождений.

— Кавор, — крикнул я, — почему я связан? Зачем вы сковали меня по рукам и по ногам…

— Я не сковывал вас, — ответил он, — это селениты.

Селениты! Моя мысль сосредоточилась на этом слове. Затем я вспомнил: снежная пустыня, таяние мерзлого воздуха, быстрый рост растений, наше странное прыгание и ползание среди скал и растительности кратера. Вспомнил, как мы искали шар… Как открылась огромная крышка над шахтой.

Я силился припомнить, что случилось потом, но мне мешала сильная головная боль. Я уперся в непроходимую преграду, в безвыходный тупик.

— Кавор!

— Что?

— Где мы?

— Не знаю.

— Мы умерли?

— Какая чушь!

— Значит, они нас забрали?

Он ничего не ответил, только сердито заворчал. Продолжавшееся еще действие яда сделало его очень раздражительным.

— Что вы намерены делать?

— Почем я знаю!

— Да, конечно, — прошептал я и замолчал. Скоро я вышел из своего оцепенения.

— Черт побери! — крикнул я. — Прекратите ваше сопение!

Мы снова погрузились в молчание, прислушиваясь к глухому гулу — не то многолюдной улицы, не то фабрики. Сначала я не мог разобраться в хаосе звуков, потом начал различать новый, более резкий звук. Это был ряд последовательных неопределенных звуков, легких ударов и шорохов, вроде шуршания ветки плюща об окно или порхания птицы в клетке. Мы прислушивались и напрягали зрение, но темнота окутывала нас черным бархатом. Послышался звук, точно щелкнул хорошо смазанный замок. И передо мной блеснула во мраке тонкая светлая линия.

— Посмотрите! — шепнул Кавор.

— Что это такое?

— Не знаю.

Мы смотрели во все глаза.

Тонкая светлая линия превратилась в широкую полосу и стала бледней, потом приняла вид голубоватых лучей, падающих на белую стену. Края светлой полосы перестали быть параллельными; один из них потемнел. Я обернулся, чтобы указать на это Кавору, и удивился, увидя его ухо ярко освещенным, — все остальное находилось в темноте. Я повернул голову, насколько позволяли оковы.

— Кавор! Это позади вас!

Ухо его исчезло, уступив место глазу!

Щель, пропускавшая свет, расширилась и оказалась просветом отворяющейся двери. Снаружи виднелся сапфировый проход, а в дверях показалась странная фигура, силуэт которой уродливо вырисовывался на светлом фоне.

Мы оба сделали судорожную попытку повернуться, но не смогли, и сидели, косясь через плечо. Сначала мне показалось, что перед нами стоит неуклюжее четвероногое с опущенной головой; потом я разглядел, что это была тщедушная фигура селенита, на коротких тонких ножках, с головой, вдавленной между плеч. Он был без шлема и без верхней одежды.

Мы видели перед собой только темную фигуру, но инстинктивно наше воображение наделяло ее человеческими чертами. Я решил, что он несколько сутуловат, что лоб у него высокий, а лицо продолговатое.

Селенит сделал три шага вперед и остановился. Движения его были совершенно бесшумны. Затем он еще немного подвинулся. Ходил он по-птичьи, переступая ногами.

Он вышел из полосы света, проникавшего через дверь, и исчез в тени.

Я тщетно старался его рассмотреть, лотом вдруг увидел его стоящим уже против нас в полосе света. Однако человеческие черты, какие я ему приписывал, совершенно отсутствовали!

Этого я совсем не ожидал. И был страшно поражен. Казалось, что у него не лицо, а ужасная маска, ужас, бесформенность, не поддающаяся описанию, без носа, с двумя выпуклыми глазами по бокам, — сначала я принял их за уши. Я пробовал нарисовать такую голову, но это мне не удалось. Рот был искривлен, как у человека в припадке гнева…

Шея, на которой болталась голова, расчленилась на три сустава, напоминавшие ногу краба. Суставов конечностей я не мог увидеть, так как они были обмотаны чем-то вроде оловянной бумаги, — вот и все одеяние.

Таково было существо, смотревшее на нас!

В то время я весь был поглощен мыслью о нелепой фигуре этого создания. Полагаю, что и селенит был изумлен не меньше, чем мы. Но только он, проклятый, не показывал этого. Мы по крайней мере знали, как произошло это свидание! Вообразите, как были бы, например, поражены почтенные лондонцы, натолкнувшись на пару живых существ, ростом с человека, но совершенно не похожих на земных животных и разгуливающих среди овец в Гайд-парке! Наверное, так же был поражен селенит.

Представьте себе наше положение! Скованные по рукам и ногам, измученные и грязные, обросшие бородой, с подбитыми, исцарапанными лицами. Кавора вы должны представить себе в велосипедных брюках (продранных во многих местах шипами колючего кустарника), в егеровской рубашке и в спортсменской кепке, с взъерошенными, торчащими волосами. В голубом свете лицо его казалось не красным, как обыкновенно, а темным; губы и запекшаяся кровь на руках казались совсем черными. Я, вероятно, выглядел не лучше, потому что был осыпан желтыми спорами грибовидных растений, среди которых мне пришлось прыгать. Жакеты наши были расстегнуты, ботинки сняты и лежали рядом. Мы сидели спиной к фантастическому голубоватому свету, уставившись глазами в чудовище, какое мог нарисовать один только Дюрер.

Кавор первый прервал молчание, он начал что-то говорить, но у него хрипело в горле, и он стал отхаркиваться. Снаружи послышалось боязливое мычание лунного чудовища. Мычание закончилось пронзительным визгом, и снова наступила мертвая тишина.

Селенит повернулся, скользнул снова в тень, показался на миг у входа, спиной к нам, и захлопнул за собой дверь. Мы опять очутились в таинственном мраке, наполненном странными звуками.

Мы оба молчали. В общем, все, что с нами произошло, казалось выше моего понимания.

— Они нас захватили, — проговорил я наконец.

— И все из-за грибов.

— А если бы я не начал их есть, мы ослабели бы и умерли от голода.

— Мы могли бы отыскать шар.

Я разозлился на упрямого Кавора и выругался про себя. Мы почувствовали ненависть друг к другу. Я барабанил пальцами по полу, между ногами, и позвякивал цепями. Наконец я не выдержал и заговорил снова.

— Что же нам делать дальше? — спросил я.

— Это разумные существа, они умеют работать и производить… Эти огоньки, виденные нами…

Он запнулся, очевидно, не зная, что предпринять. Потом заговорил снова, признавшись в своей ошибке.

— В конце концов, они отнеслись к нам лучше, чем мы вправе были ожидать. Я полагаю…

Кавор запнулся.

— Что?

— Вообще я полагаю, что на всякой планете, где есть разумные существа, они имеют вертикальную грудную клетку, руки и ходят выпрямившись…

Нить его мыслей оборвалась.