Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Это был ее пятый поход; в первом из них она встретила Якта. Она тогда и не думала о замужестве. Тронхейм был одним из похожих друг на друга миров, которые она посетила со своим непоседливым младшим братом. Она учила, она изучала, через четыре-пять месяцев она писала обстоятельный исторический очерк, публиковала его под псевдонимом Демосфен, а затем жила в свое удовольствие, пока Эндер не отправлялся Говорить куда-нибудь еще. Обычно их занятия хорошо сочетались — его приглашали, чтобы огласить смерть какой-нибудь известной личности, чья жизнь впоследствии становилась предметом ее очерка. Это была игра, в которой они изображали странствующих профессоров, хотя на самом деле они создавали облик мира, так как очерки Демосфена всегда считались окончательными.

Одно время она опасалась, что, возможно, кто-нибудь свяжет очерки Демосфена с ее перемещениями и раскроет ее псевдоним. Но затем она поняла, что Демосфен, как и Глашатаи, хотя и в меньшей степени, стал мифической личностью. Люди были уверены, что Демосфен — это не один человек. Скорее всего, по их мнению, каждый очерк Демосфена был работой гениального независимого исследователя, который затем пытался опубликовать эту работу под именем Демосфена; компьютер автоматически представлял работу безымянной комиссии блестящих историков, которые решали, достойна ли она этого имени. И неважно, что никто до сих пор не встречал ученых, которые рассматривали эти работы. Каждый год были сотни попыток опубликоваться под именем Демосфена, но компьютер автоматически отклонял те, которые не были написаны настоящим Демосфеном; и все же люди не верили, что такая личность, как Вэлентайн, может существовать в действительности. Кроме всего прочего, работы Демосфена начали распространяться по компьютерным сетям во время войн с жуками — три тысячи лет назад. Это не мог быть тот же человек.

«И это так, — подумала Вэлентайн. — Я действительно меняюсь как личность, от книги к книге, потому что каждый новый мир изменяет меня, даже когда я пишу историю этого мира. И особенно этот мир».

Она недолюбливала самонадеянность лютеранского образа мыслей, особенно его кальвинистской ветви, — казалось, они знают ответ на любой вопрос еще до того, как он произнесен. Поэтому она задумала отправиться с группой избранных студентов на один из Летних островов весной, когда скрика шла на нерест, а у халькигов начинался брачный сезон. Идея была в том, чтобы разрушить заплесневелые интеллектуальные догмы, неизбежно появляющиеся в любом университете. Студенты будут есть только хаврегрин, растущий в укромных долинах, и халькигов, если у них хватит хладнокровия и хитрости добыть их. Когда их хлеб насущный будет зависеть от их усилий, их представление о существенном и несущественном в истории должно измениться.

Университет неохотно дал разрешение; она за свой счет наняла судно у Якта, который к тому времени возглавил одну из семей, занимающихся промыслом скрики. Он относился к университетским людям с презрением истинного моряка и называл их в лицо скрэддерами, а за глаза еще хуже. Он сказал Вэлентайн, что вернется через неделю, чтобы спасти ее голодающих студентов. Но она и ее «отверженные», как они себя назвали, продержались весь срок и даже преуспели, построив нечто вроде деревни и наслаждаясь приливом созидательных, раскованных мыслей, что по возвращении дало заметный всплеск глубоких публикаций.

Самым очевидным успехом Вэлентайн в Рейкьявике стало то, что сотни желающих претендовали на двадцать мест в каждом из трех походов этого лета. Однако важнее всего для нее был Якт. Он был не особенно образован, но очень хорошо знал все, что касалось непосредственно жизни Тронхейма. Он мог без карты проплыть добрую половину экваториальных морей. Он знал пути дрейфа айсбергов и толщину плавучих льдов. Он угадывал, где скрика соберется для своих танцев, и умел расположить своих охотников так, чтобы не спугнуть ее, когда она выпрыгивает на берег. Погода не могла застать его врасплох, и Вэлентайн пришла к выводу, что для него не бывает непредвиденных ситуаций.

Кроме нее. И когда лютеранский — но не кальвинистский — священник обвенчал их, они оба казались скорее удивленными, чем счастливыми. И все-таки они были счастливы. В первый раз после расставания с Землей она почувствовала себя спокойно, в мирной, домашней обстановке. Вот почему внутри нее рос ребенок. Странствия закончились. И она была так благодарна Эндеру, что он понял, это, что он осознал, что Тронхейм — это конец трехтысячелетней одиссеи, конец карьеры Демосфена; словно исхекса, она смогла пустить корни во льду этого мира, получила жизненные соки, которых не было в почве других миров.

Ребенок сильно толкнулся в животе, отвлекая ее от мечтаний; она оглянулась и увидела Эндера, идущего к ней по пристани с рюкзаком на плече. Она сразу поняла, зачем он взял с собой вещи: должно быть он собирается идти в поход. Она прикинула, радоваться этому или нет. Эндер был тихим и ненавязчивым попутчиком, но он был не в состоянии скрыть свое блестящее знание человеческой натуры. Средние студенты не заметили бы этого, но лучшие из них, от которых она ждала оригинальных мыслей, неизбежно поддались бы его скрытому, но мощному влиянию. Результат был бы впечатляющим, она не сомневалась в этом — в конце концов, она была многим обязана его проницательности в течение многих лет — но это была бы заслуга Эндера, а не студентов. До некоторой степени это нарушило бы ее планы.

Но она не откажет ему, если он попросит ее взять его с собой. Честно говоря, она очень хотела бы поехать с ним. Полюбив Якта, она утратила постоянную близость между нею и Эндером, бывшую между ними до ее замужества. Пройдут годы, прежде чем они с Яктом достигнут такой степени слияния, какая была у них с братом. Якт тоже знал об этом, и это причиняло ему боль: муж не должен бороться со своим шурином за преданность жены.

— Привет, Вэл, — сказал Эндер.

— Привет, Эндер. — На причале они были одни — никто не мог их услышать, поэтому она могла воспользоваться детским прозвищем, невзирая на то, что остальное человечество превратило его в эпитет.

— Что будешь делать, если зайка решит выпрыгнуть во время похода?

— Ее папа поймает ее в сеть, как скрику, я спою ей глупые скандинавские песни, а у студентов внезапно появятся глубокие мысли о воздействии репродуктивных императивов на историю.

Они немного посмеялись, и вдруг Вэлентайн пронзила безотчетная мысль о том, что Эндер не собирается ехать с ней, что он собрал свои вещи и покидает Тронхейм, что он пришел не позвать ее с собой, а проститься. Непрошеные слезы навернулись на глаза; нахлынула опустошающая тоска. Он подошел и обнял ее, как делал это много раз в прошлом; на сей раз, однако, из-за ее живота объятие получилось неуклюжим.