Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

К облегчению Вэлентайн и, что странно, к ее разочарованию, Пликт не обнаружила, что Эндер и был первым Глашаем Мертвых, а Вэлентайн — Демосфеном. Однако она знала достаточно об их жизни, чтобы написать этот рассказ об их расставании, когда она решила остаться с мужем, а он уехал. Сцена расставания в рассказе была намного нежнее и трогательнее, чем на самом деле; Пликт описала то, что произошло бы, если бы у Эндера и Вэлентайн была склонность к театральным эффектам.

— Зачем ты написала это? — спросила ее Вэлентайн.

— Разве сама история не стоит того, чтобы описать ее?

Такой ответ позабавил Вэлентайн, но не остановил ее.

— Кем был для тебя мой брат Эндрю, что ты проделала такую работу?

— Опять неправильный вопрос, — ответила Пликт.

— Похоже, я не выдержала какое-то испытание. Намекни, о чем я должна спросить.

— Не сердитесь. Вам надо было бы спросить, почему я написала рассказ, а не биографию.

— Хорошо, почему?

— Потому что я установила, что Эндрю Виггин, Глашатай Мертвых, — это Эндер Виггин, «Ксеноцид».

Хотя Эндер улетел четыре года назад, ему оставалось до цели еще восемнадцать лет. Вэлентайн стало плохо от мысли о том, каково ему будет, если на Лузитании его встретят как самого презренного человека в истории человечества.

— Вам нечего опасаться, профессор Виггин. Если бы я хотела рассказать об этом, я бы уже сделала это. Когда я узнала это, я поняла, что он раскаивается. И какое величественное раскаяние! Именно Глашатай Мертвых заклеймил свой поступок как неслыханное преступление — он принял имя Глашатая Мертвых, как сотни других, и был своим собственным обличителем в двадцати мирах.

— Ты так много узнала, Пликт, и так мало поняла.

— Я все поняла! Прочтите то, что я написала, — это и есть понимание!

Вэлентайн сказала себе, что раз Пликт так много знает, она может узнать и больше. Но гневное безрассудство, овладевшее ею, заставило ее сказать то, что она не рассказывала еще никому.

— Пликт, мой брат не старался казаться первым Глашатаем Мертвых. Именно он написал «Королеву и Гегемона».

Когда Пликт осознала, что Вэлентайн сказала правду, она была ошеломлена. Все эти годы она воспринимала Эндрю Виггина как предмет ее исследований, а первый Глашатай Мертвых вдохновлял ее. Обнаружив, что это был один человек, она потеряла дар речи.

А потом она и Вэлентайн разговаривали и прониклись доверием друг к другу настолько, что Вэлентайн пригласила ее быть учителем своих детей и своим сотрудником. Якт удивился этому, но со временем Вэлентайн рассказала ему секреты, которые Пликт узнала сама или выведала у нее. Эта история стала семейной легендой, дети росли, слушая чудесные истории о давно потерянном дяде Эндере, которого везде считали чудовищем, хотя на самом деле он был немного спасителем, пророком или хотя бы мучеником.

Шли годы, семья процветала, и боль Вэлентайн от потери Эндера превратилась в гордость за него и, наконец, в нетерпеливое ожидание. Она ждала, когда он прибудет на Лузитанию, решит проблему свинок, выполнит свое предначертание — быть апостолом раманов. Это Пликт, добрая лютеранка, научила Вэлентайн представлять жизнь Эндера в религиозных терминах; устойчивость и счастье ее семейной жизни вызвали в ней эмоции, близкие к религиозным.

Это повлияло и на детей. Из-за того, что они не могли рассказывать историю о дяде Эндере чужим, она приобрела сверхъестественный оттенок. Сифте, старшая дочь, была особенно заинтригована, и даже когда ей исполнилось двадцать лет и рациональность мышления сменила примитивное детское обожание дяди Эндера, она все еще была одержима им. Он был существом из легенды, и он был все еще жив, и не слишком далеко отсюда.

Она не говорила об этом отцу и матери, но все же доверилась своему бывшему учителю.

— Когда-нибудь, Пликт, я встречу его. Я встречу его и буду помогать в его работе.

— Почему ты думаешь, что ему нужна помощь? В частности, твоя? — Пликт обычно была настроена скептично, пока студенты не завоевывали ее доверие.

— В первый раз он это делал не один, правда?

И мечты Сифте уносились вдаль, от льдов Тронхейма к далекой планете, куда Эндер Виггин еще и не прибыл. «Люди Лузитании, вы совсем не знаете, какой великий человек пройдет по вашей земле и примет на себя вашу ношу. Придет время, и я присоединюсь к нему, пусть даже и через поколение — жди меня тоже, Лузитания».

Сидя в своем звездолете, Эндер Виггин даже не предполагал, какой груз мыслей других людей он везет с собой. Прошло всего несколько дней, как он расстался с плачущей Вэлентайн. Для него Сифте еще и не существовала. Он только сейчас начал ощущать боль от утраты Вэлентайн — боль, которую она уже пережила. Его мысли были далеко от неизвестных ему племянниц и племянников, живущих в этом ледяном мире.

Он думал об одинокой, истерзанной девушке по имени Новинья, он представлял себе, что с ней происходит в эти двадцать два года и какой она станет к моменту их встречи. Ведь он любил ее так, как можно любить отражение самого себя в момент глубочайшей скорби.

Похоже на то, что единственная их форма взаимоотношений с другими племенами — это война. Когда они рассказывают друг другу истории (обычно во время дождей), речь в них всегда идет о битвах и героях. Кончаются они всегда смертью, как героев, так и трусов. Если эти истории могут служить ключом к пониманию свинок, то, очевидно, они не предполагают выжить в войне. И в них никогда не содержится ни малейшего намека на интерес к женским особям неприятеля как к объектам насилия, убийства или рабства — для людей обычные категории отношения к женам побежденных.

Значит ли это, что между племенами не происходит генетического обмена? Не совсем. Генетический обмен может производиться через женских особей, возможно, имеющих некоторую систему торговли лучшим генетическим материалом. При явной полной подчиненности мужчин женщинам в обществе свинок это легко можно проделать, не ставя в известность мужчин; или же это может быть настолько позорным для них, что они не хотят говорить нам об этом.

О чем они с охотой рассказывают нам, так это о битвах. Вот типичное описание битвы из записей моей дочери Уанды от 2:21 прошлого года, сделанное во время такого собрания в их хижине:

«СВИНКА (говорит на старке): Он убил трех братьев, не получив даже раны. Я никогда не видел такого сильного и бесстрашного воина. Руки его были по локоть в крови, а дубинка была расщеплена и покрыта мозгами моих братьев. Он знал, что покрыл себя славой, хотя ход сражения был не в пользу его племени. Dei honra! Eu lhe dei! (Я оказал честь! Я оказал ему честь!)

(Остальные свинки щелкают языками и скрипят.)