Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

— Вы должно быть, знаете о двух ксенологах, что были убиты свинками — я подозреваю, что первоначально вас вызвали для того, чтобы Говорить о смерти Пипо. Но оба они, как Пипо, так и Либо, пользовались всеобщей любовью. Особенно Либо. Он был добрый и щедрый человек, и все глубоко скорбели о его смерти. Трудно понять, как свинки могли так поступить с ним. Дон Кристао, аббат ордена Детей Разума Христова, сказал, что, должно быть, у свинок не развита мораль. Он сказал, что, возможно, это говорит о том, что они — звери. Или же о том, что они невинные создания, еще не отведавшие запретного плода. — Она скупо улыбнулась. — Но это теология — это вам неинтересно.

Он не ответил. Он привык к тому, что верующие люди считают, что сказанное в их священных книгах звучит абсурдно в глазах неверующих. Но Эндер не считал себя, неверующим и серьезно относился к святости многих из этих преданий. Но он не смог бы объяснить это Боскинье. Она изменит со временем свое мнение о нем. Она относилась к нему с подозрением, но он верил, что сможет завоевать ее расположение; для того чтобы быть хорошим мэром, ей надо было уметь проникать в самую суть людей и отличать кажущееся от настоящего.

Он перевел разговор на другую тему.

— Filhos da Mente de Cristo — я не очень силен в португальском, но ведь это означает «Дети Разума Христова», не так ли?

— Это сравнительно молодой орден, он был образован по специальному разрешению Папы четыреста лет назад…

— О, я знаю о Детях Разума Христова, мэр. Я Говорил о смерти Сан Анжело на Моктесуме, в городе Кордоба.

Ее глаза расширились.

— Так это правда!

— Я слышал много вариантов этой истории, мэр Боскинья. В одном из них дьявол вселился в Сан Анжело на смертном ложе, и он выкрикивал отвратительные обряды Глашатая Мертвых.

Боскинья улыбнулась.

— У нас тоже слышали такие сплетни. Дон Кристао говорит, что это совершенная ерунда.

— Случилось так, что Сан Анжело задолго до того, как его причислили к лику святых, присутствовал на Рассказе о смерти женщины, которую он знал. Грибок в крови медленно убивал его. Он пришел ко мне и сказал: «Эндрю, они уже рассказали обо мне столько ужасно лживых историй о чудесах, которые якобы я совершал, и решили, что меня пора канонизировать. Ты должен помочь мне. Ты должен сказать правду, когда я умру».

— Но эти чудеса были подтверждены, и он был канонизирован лишь через девяносто лет после смерти.

— Да. В этом есть и моя вина. Когда я Говорил о его смерти, я сам подтвердил некоторые из чудес.

Теперь она рассмеялась во весь голос.

— Глашатай Мертвых, верящий в чудеса?

— Взгляните на холм, где стоит собор. Сколько там домов для священников и сколько для школ?

Боскинья поняла сразу и свирепо посмотрела на него.

— Дети Разума Христова послушны епископу.

— За исключением того, что они сохраняют и преподают знания, независимо от симпатии или антипатии епископа.

— Сан Анжело мог позволить вам вмешиваться в дела церкви. Уверяю вас, что епископ Перегрино этого не допустит.

— Я прибыл сюда Говорить о смерти обычного человека, и я придерживаюсь закона. Думаю, вы обнаружите, что я причиняю меньше вреда, чем вы ожидали, и, наверно, больше пользы.

— Если вы прибыли Говорить о смерти Пипо, Глашатай Мертвых, то вы не принесете ничего, кроме вреда. Оставьте свинок за стеной. Если бы было по-моему, то ни один человек не прошел бы больше за ограду.

— Я надеюсь, я смогу где-нибудь снять комнату?

— Наш город не подвержен изменениям, Глашатай. У каждого здесь есть дом, сюда никто не приезжает — зачем держать гостиницу? Мы можем предложить вам один из небольших пластиковых домиков, в которых жили первые колонисты. Он невелик, но в нем есть все удобства.

— Поскольку я неприхотлив, я думаю, это подойдет. И я планирую встретиться с доном Кристао. Где есть последователи Сан Анжело, там правда найдет друзей.

Боскинья фыркнула и повела машину дальше. Как Эндер и рассчитывал, ее предвзятое мнение о Глашатае Мертвых было разрушено. Подумать только, он действительно знал Сан Анжело и одобрительно относился к Детям. Это совсем не то, к чему подготавливал их епископ.

Комната была очень скудно меблирована, и, если бы у Эндера было больше вещей, у него возникли бы сложности с их размещением. Однако он разобрал свои вещи после межзвездного перелета, как всегда, за несколько минут. В его сумке остался только завязанный кокон с Королевой; у него давно уже было странное чувство несоответствия кокона, в котором находилось будущее удивительной расы, рюкзаку под кроватью, в котором этот кокон был спрятан.

— Может быть, это именно то место, — пробормотал он. Кокон был прохладным на ощупь, почти ледяным, несмотря на полотенца, в которые он был завернут.

<���Это именно то место.>

То, что она была так уверена в этом, нервировало его. Ни малейшего намека на просьбу, или нетерпение, или какие-нибудь другие чувства, которые обычно выражали ее стремление вырваться на волю. Ничего, кроме абсолютной уверенности.

— Хотел бы я, чтобы мы пришли к такому решению, — сказал он. — Возможно, что это именно то место, но это полностью зависит от того, как свинки справятся с вашим присутствием.

<���Вопрос в том, справятся ли они с вашим присутствием без нашего участия.>

— Это потребует времени. Дайте мне несколько месяцев.

<���Сколько тебе нужно. Мы уже не спешим.>

— Кого вы здесь нашли? Я думал, что, как вы сказали, вы не можете общаться ни с кем, кроме меня.

<���Часть нашего сознания, отвечающая за наши мысли, то, что вы называете филотическим импульсом, движущей силой ансибла, она очень холодна, и ее трудно найти в сознании людей. Но этот разум, который мы здесь нашли, один из многих, порождает филотические импульсы более сильные, более ясные и различимые, он лучше слышит нас, он видит нашу память, а мы — его память, нам легко понять его, поэтому прости нас, дорогой друг, прости нас, если мы предпочтем тяжкому труду общения с твоим мозгом общение с ним, потому что для него не нужно создавать слова и образы, понятные твоему аналитическому уму, потому что мы ощущаем его как солнечный свет, как солнечное тепло на его лице, на нашем лице, как прохладу у нас внутри, как движение, такое нежное и всеобъемлющее, похожее на легкий ветерок, — все, чего мы были лишены три тысячи лет, прости нас, мы побудем с ним, пока ты не разбудишь нас, пока ты не отнесешь нас в наш новый дом, потому что ты сделаешь это, ты придешь своим путем, в свое время, к тому, что это — именно то место, что это — дом…>

И затем он потерял нить ее мысли, почувствовал, что она отлетела, как сон, забытый после пробуждения, как бы вы ни старались вспомнить и оживить его в памяти. Эндер не знал, что здесь обнаружила Королева, но что бы это ни было, ему придется иметь дело с реальностью в лице Межзвездного Кодекса, католической церкви, с молодыми ксенологами, которые могли и не разрешить ему встретиться со свинками, с ксенобиологом, изменившей свое мнение по поводу его приглашения, и еще, возможно, самое трудное из всего этого — если Королева останется здесь, то и ему придется остаться. «Я столько лет был оторван от человечества, — подумал он, — приезжая для того, чтобы вмешиваться, ломать, наносить ущерб, исцелять и потом вновь уезжать незатронутым всем этим. Как я смогу когда-либо стать частью этого места, если мне придется здесь остаться? Единственными ячейками, к которым я когда-либо принадлежал, были армия мальчишек в Боевой школе и Вэлентайн — и их уже нет, этих кусочков прошлого…».