Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Хьюмэн сел рядом с Эрроу, разделив с ним почетное место. Эрроу не возражал.

— Глашатай Мертвых, — сказал Хьюмэн, — ты принесешь к нам Королеву баггеров?

— Я еще не решил, — ответил Глашатай.

Миро вновь взглянул на Уанду. Должно быть, Глашатай сошел с ума, раз он обещает сделать то, что сделать нельзя?

Потом он вспомнил слова Глашатая о том, что мы сомневаемся во всем, кроме того, во что мы действительно верим. Миро всегда считал очевидным то, что знали все — что все чужаки были уничтожены. Но что, если их Королева действительно спаслась? Что, если именно поэтому Глашатай Мертвых смог написать свою книгу, потому что он мог общаться с одним из баггеров? Это было чрезвычайно маловероятным, но это не было невозможным. Миро не знал наверняка, что все баггеры были убиты. Он знал лишь, что все так считали и что за три тысячи лет никто не смог представить свидетельства обратного.

Но даже если это и правда, как мог Хьюмэн знать это? Проще всего можно было бы объяснить это тем, что свинки включили историю Королевы и Гегемона в свою религию и не могли понять, что существовало много Глашатаев Мертвых и никто из них не был автором этой книги; что все баггеры мертвы и никакая Королева не могла появиться здесь. Это было бы самое простое объяснение, которое легче всего принять. Любое другое вынудило бы его признать возможность того, что тотем Рутера мог разговаривать со свинками.

— Что тебе нужно, чтобы решить? — спросил Хьюмэн. — Для того, чтобы добиться благоволения жен, мы приносим им подарки, но ты — мудрейший из людей, и у нас нет ничего, в чем бы ты нуждался.

— У вас есть много того, что нужно мне, — сказал Глашатай.

— Что? Разве ты не можешь делать горшки лучше, чем эти? Стрелы, которые летят точнее? Моя одежда сделана из шерсти кабры, но твоя намного мягче.

— Мне не нужны такие вещи, — сказал Глашатай. — Мне нужны правдивые рассказы.

Хьюмэн подался вперед, и его тело застыло в возбужденном предвкушении.

— О Глашатай! — воскликнул он, и его голос зазвенел от важности его слов. — Ты добавишь нашу историю к книге про Королеву и Гегемона?

— Я еще не знаю вашу историю, — сказал Глашатай.

— Спрашивай! Спрашивай нас обо всем.

— Как я могу рассказать вашу историю? Я Говорю только о мертвых.

— Мы мертвы! — воскликнул Хьюмэн. Миро никогда не видел его таким возбужденным. — Нас убивают каждый день. Люди заполняют все миры. Их корабли путешествуют сквозь тьму ночи от звезды к звезде и к другой звезде, заполняя все пустоты. И мы здесь, на нашей маленькой планете, сидим и смотрим, как небо заполняется людьми. Люди построили эту глупую ограду, чтобы не пускать нас внутрь, но это ничто. Небо, вот наша ограда. — Хьюмэн подпрыгнул высоко в воздух. — Смотри, как ограда бросает меня обратно на землю!

Он подбежал к ближайшему дереву, залез по стволу выше, чем Миро когда-либо видел; раскачался на ветке и бросился вверх. На какое-то мучительное мгновение он застыл в верхней точке своего полета, затем сила тяжести бросила его вниз, на твердую почву.

Миро слышал, как сильно он ударился. Глашатай бросился к Хьюмэну; Миро бежал за ним. Хьюмэн не дышал.

— Он умер? — спросила Уанда за его спиной.

— Нет! — закричал кто-то на «языке мужчин». — Нет, нет, ты не можешь умереть! — Миро оглянулся. К его удивлению, это был Листоед. — Ты не можешь умереть!

Затем Хьюмэн протянул слабую руку и коснулся лица Глашатая. Он глубоко вдохнул и заговорил:

— Видишь, Глашатай? Я готов умереть ради того, чтобы взобраться на стену, которая отделяет нас от звезд.

Все годы с тех пор, как Миро познакомился со свинками, все предыдущие годы они никогда не говорили о космических путешествиях, никогда не спрашивали об этом. Но теперь Миро понял, что все вопросы, которые они задавали, были направлены на то, чтобы выведать секрет межзвездных полетов. Ксенологи никогда не понимали этого, потому что они знали — и не сомневались в этом — что свинки были так далеки от уровня культуры, на котором можно строить межзвездные корабли, что понадобится по меньшей мере тысяча лет, прежде чем они смогут приблизиться к этому. Но их стремление к знаниям о металлах, о моторах, о полетах над землей — все это было способом познать секрет путешествий к звездам.

Хьюмэн медленно поднялся на ноги, держа Глашатая за руки. Миро вдруг осознал, что за все годы его работы со свинками никто из них никогда не брал его за руки. Он почувствовал глубокую печаль. И острый укол ревности.

Теперь, когда стало понятно, что Хьюмэн не получил повреждений, другие свинки столпились вокруг Глашатая. Они не толкались, но все хотели быть поближе.

— Рутер говорит, что Королева знает, как строить звездолеты, — сказал Эрроу.

— Рутер говорит, что она научит нас всему, — добавил Капс. — Как делать металл, как делать огонь из камней, дома из черной воды — всему.

Глашатай поднял руки, отгораживаясь от их лепета.

— Если бы все вы хотели пить и увидели у меня воду, все вы попросили бы у меня пить. Но что, если бы я знал, что вода отравленная?

— В кораблях, которые летают к звездам, нет яда, — сказал Хьюмэн.

— К звездным полетам ведут многие пути, — возразил Глашатай. — Некоторые лучше, некоторые хуже. Я дам вам все, что смогу, если это не навредит вам.

— Королева обещает! — настаивал Хьюмэн.

— И я тоже.

Хьюмэн выскочил вперед, схватил Глашатая за волосы и уши и приблизил свое лицо к нему. Миро никогда не видел такого акта насилия; именно этого он и боялся, решения убить…

— Если мы раманы, — закричал Хьюмэн в лицо Эндеру, — то мы решаем, а не ты! А если мы варелсы, то ты можешь убить нас прямо сейчас, как ты убил всех сестер Королевы!

Миро был ошеломлен. Одно дело — решить, что именно Глашатай написал эту книгу. Но как могли они прийти к этому непостижимому выводу, что он был виновен в Ксеноциде? Что они думали — что он Эндер?

И тем не менее Глашатай Мертвых сидел перед ними со слезами на щеках, с закрытыми глазами, словно в обвинениях Хьюмэна была правда.

Хьюмэн повернулся к Миро.

— Что это за вода? — прошептал он и коснулся слез Глашатая.

— Так мы показываем нашу боль, горе и страдание, — ответил Миро.

Мандачува неожиданно вскрикнул. Миро никогда не слышал такого крика — словно умирающее животное.

— Так мы показываем боль, — повторил Хьюмэн.

— О! О! — кричал Мандачува. — Я видел раньше такую воду! Я видел такую воду в глазах Либо и Пипо!

Один за другим, а затем все вместе, свинки издали тот же вопль. Миро был охвачен трепетным ужасом и возбужден в то же время. Он не представлял, что все это значит, но свинки демонстрировали эмоции, которые они скрывали от ксенологов на протяжении сорока семи лет.

— Они печалятся о папе? — прошептала Уанда. Ее глаза тоже блестели от возбуждения.