Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Эла заметила, что Ольгадо рассержен; она вдруг представила себе, как Ольгадо бросит в Кима свою тарелку. Но этот момент прошел. Ольгадо успокоился.

— Извините, — сказал он. — Я не хотел.

Он сдался. Он признал, что Ким был прав.

— Я надеюсь, — возразила Эла, — что ты сожалеешь, что ты не хотел. Я надеюсь, что ты извиняешься не потому, что ты помог Глашатаю Мертвых.

— Ну конечно он извиняется за то, что помог шпиону, — сказал Ким.

— Потому что, — продолжила Эла, — мы должны помогать Глашатаю во всем.

Ким вскочил, перегнулся через стол и закричал ей в лицо:

— Как ты можешь так говорить! Он вторгся в мамину личную жизнь, он копался в ее секретах, он…

К своему удивлению, Эла вдруг тоже оказалась на ногах, оттолкнула его и тоже закричала, еще громче:

— Секреты матери отравляют нас всех в этом доме! Из-за ее секретов мы все болеем, в том числе и она сама! И, может быть, единственный способ все исправить — украсть ее секреты и вынести их на открытое место, где мы могли бы прикончить их!

Она замолчала. Ким и Ольгадо стояли перед ней, прижавшись к стенке, словно это был расстрел и ее слова были пулями. Тихо, но с силой Эла продолжала:

— По моему убеждению, Глашатай Мертвых — наш единственный шанс на то, чтобы снова стать семьей. И секреты матери — это последний барьер на его пути. Поэтому сегодня я рассказала ему все, что я знаю о маминых файлах, потому что я хочу передать ему каждую крупинку истины, которую я смогу найти.

— Тогда ты тоже изменница, и хуже всех, — сказал Ким дрожащим голосом. Он был готов расплакаться.

— А я утверждаю, что, помогая Глашатаю, я доказываю свою верность, — ответила Эла. — Настоящая измена — в том, чтобы подчиниться матери, потому что все, чего она хочет, к чему она стремилась всю жизнь, — это ее гибель и гибель этой семьи.

К удивлению Элы, расплакался не Ким, а Ольгадо. Конечно, слез не было, потому что железы удалили, когда вставляли глаза. Поэтому ничто не предвещало, что он заплачет. Вместо этого он согнулся, всхлипывая, затем соскользнул вдоль стены, сел на пол, уронив голову между колен, и сидел, всхлипывая. Эла поняла, почему: она сказала, что в его любви к Глашатаю нет неверности, что он не согрешил, и он поверил, когда она сказала это, он знал, что это правда.

Она подняла глаза от Ольгадо и увидела мать, стоящую и дверном проеме. Эла почувствовала слабость, дрожа от мысли о том, что мать могла услышать.

Но мать не была рассерженной, только немного грустной и очень усталой. Она смотрела на Ольгадо.

Ким наконец обрел голос.

— Ты слышала, что сказала Эла? — гневно спросил он.

— Да, — сказала мать, не отводя глаз от Ольгадо. — И очень может быть, что она права.

Эла была потрясена не меньше, чем Ким.

— Идите в свои комнаты, дети, — тихо сказала мать. — Мне нужно поговорить с Ольгадо.

Эла сделала знак Грего и Куаре, и они соскользнули со своих стульев и подбежали к ней, глядя на происходящее широко открытыми глазами. В самом деле, даже отцу никогда не удавалось довести Ольгадо до слез. Она увела их из кухни в спальню. Было слышно, как Ким прошел по коридору в свою комнату, захлопнул за собой дверь и бросился на кровать. А в кухне всхлипы Ольгадо стихли, а потом прекратились, когда мать обняла его, впервые с тех пор, как он потерял зрение, и успокаивала его, и молча плакала над ним, раскачиваясь взад и вперед.

Миро не знал, что и думать о Глашатае Мертвых. Он всегда считал, что Глашатай должен быть похож на священника, хотя бы на священника, каким его обычно представляют. Спокойный, задумчивый, отдаленный от мира, тщательно старающийся оставить действия и решения другим. Миро ожидал, что он должен быть мудрым.

Он не ожидал, что Глашатай будет таким — бесцеремонным, опасным. Конечно, он был мудрым, он видел сквозь притворство и все время говорил немыслимые вещи, которые оказывались верными. Как будто он так хорошо знал человеческий разум, что мог видеть прямо у тебя на лице такие потаенные желания, такие скрытые истины, о которых ты и сам не догадывался.

Сколько раз Миро стоял вот так рядом с Уандой, наблюдая, как Либо общается со свинками. Но они всегда понимали, что Либо делает; они знали его методы и его цели. Однако образ мыслей Глашатая был совершенно чужд Миро. Несмотря на то, что он имел человеческий облик, иногда он казался Миро фрамлингом, он мог быть таким же непостижимым, как и свинки. Он был таким же раманом, как и они, чужим, но не животным.

Что заметил Глашатай? Что он увидел? Может быть, лук, который нес в руке Эрроу? Высушенный на солнце горшок, в котором отмачивали вонючие корни мердоны? В чем он увидел «сомнительную деятельность», а в чем — местные обычаи?

Свинки разложили на траве книгу.

— Ты это написал? — спросил Эрроу.

— Да, — сказал Глашатай Мертвых.

Миро посмотрел на Уанду. Ее глаза светились злорадным торжеством. Все-таки Глашатай лжет.

В разговор вмешался Хьюмэн:

— Те двое, Миро и Уанда, считают, что ты лжешь.

Миро тут же посмотрел на Глашатая, но тот даже не взглянул на них.

— Конечно, — ответил он. — Им в голову не пришло, что Рутер сказал вам правду.

Спокойные слова Глашатая смутили Миро. Возможно ли это? В конце концов, люди, которые путешествовали между звездными системами, пропускали десятилетия, иногда века, добираясь от одной системы до другой, иногда до пятисот лет. Не так уж много таких путешествий нужно, чтобы прожить три тысячи лет. Но это было бы слишком невероятным совпадением, если бы здесь появился тот, первый Глашатай Мертвых. Правда, первый Глашатай Мертвых и был автором книги; его заинтересовала бы первая раса раманов со времен баггеров. «Я не верю в это, — сказал себе Миро, — но приходится признать, что это может быть правдой».

— Почему они такие глупые? — спросил Хьюмэн. — Не знают истину, даже когда слышат ее?

— Они не глупые, — возразил Глашатай. — Так уж устроены люди: мы сомневаемся во всех наших убеждениях, кроме тех, в которые мы действительно верим, и в этих мы не сомневаемся никогда. Они не сомневались в том, что первый Глашатай Мертвых умер три тысячи лет назад, хотя они знают, что межзвездные путешествия продлевают жизнь.

— Но мы сказали им.

— Нет, вы сказали им, что Королева сказала Рутеру, что я написал эту книгу.

— Но поэтому они и должны были понять, что это правда, — сказал Хьюмэн. — Рутер умный, он один из отцов; он никогда бы не ошибся.

Миро хотел улыбнуться, но сдержался. Глашатай считал себя таким умным, и пожалуйста: когда все важные вопросы кончились, он ничего не может сделать с тем, что свинки упорно утверждают, что их мертвые говорят с ними.

— Увы, — согласился Глашатай, — мы не понимаем очень многого. И вы многого не понимаете. Мы должны много рассказать друг другу.