Джордж Мартин - Стеклянный цветок

Пока Якобсон был редактором, я не продал в «Гэлэкси» ни одного рассказа, хотя пару раз был к этому близок. Впрочем, я пристроил немало рассказов Тэду Уайту, хотя после «Дороги в Сан-Брета» большинство моих сочинений выходило в «Эмейзинг», а не в «Фэнтестик». Но свою репутацию я сделал в «Аналоге», ведущем журнале жанра, именно там был напечатан мой первый рассказ, получивший «Хьюго». В свое время в течение нескольких десятилетий «Аналог» был олицетворением «настоящей научной фантастики» под руководством легендарного редактора Джона Кэмпбелла-младшего. Он умер, когда я только начал писать рассказы, и его место в «Аналоге» занял Бен Бова. Кэмпбелл справедливо считался великим редактором. Он изменил жанр, когда пришел к руководству «Эстаундингом» в тридцатые годы — можно сказать, благодаря Кэмпбеллу наступил золотой век научной фантастики.

Кэмпбелл-младший прославился и как первооткрыватель новых писателей, но почему-то я сомневаюсь, что он отнесся бы с такой благосклонностью, как Бова, к меланхоличным, романтическим, трагическим рассказам, которые я писал в начале семидесятых годов. Если бы Кэмпбелл прожил еще десять лет, моя карьера развивалась бы в ином направлении, как и у многих других людей.

Бова занял редакторское кресло в качестве автора научной фантастики с безупречной репутацией. Он писал только настоящую научную фантастику, что было важно в те давно прошедшие годы, когда все еще бушевала война между Старой и Новой волной. Тем не менее с того самого момента, как Бова воцарился на троне, он изменил политику журнала — на страницах «Аналога» стали появляться рассказы, которых никогда бы не выбрал Кэмпбелл… в том числе и мои.

Процесс получился достаточно болезненным — взгляните на колонку писем тех лет. В каждом новом выпуске публиковались заявления одного или двух подписчиков об отказе получать журнал. Их возмущали непристойные слова, сексуальные сцены или недостаточно компетентные авторы. К счастью, они оставались в меньшинстве. Возрожденный «Аналог» стал лучшим журналом жанра в семидесятых, и Бен Бова получал премию «Хьюго» как лучший редактор в течение пяти лет подряд, с 1973 по 1977 год, а потом еще и в 1978 году.

Мой первый рассказ, который я продал Бове, — и моя третья продажа, и он же первый, не потерянный до того, как был продан, — на самом деле был «научной статьей» о компьютерных шахматах. Я был капитаном шахматной команды колледжа, а мои друзья написали шахматную программу для большого компьютера, гиганта СДС 6400, занимавшего целое здание. Когда «Шахматы 4.0» победили соперничающие программы из полудюжины других колледжей на первом компьютерном мировом чемпионате по шахматам, я понял, что у меня есть материал для статьи.

Больше мне не довелось продавать «Аналогу» научных статей, более того, в дальнейшем я их не писал. Ведь я был журналистом, а не ученым. Но после того как моя статья была напечатана в «Аналоге», никто не мог поставить под сомнение мою добросовестность, как это происходило с писателями Новой волны, которые печатались в «Орбит» и «Нью дайменшнс». Хотя Бова и расширил горизонты «Аналога», журнал сохранял репутацию непримиримо жесткого, скрупулезно научного и даже немного пуританского. Гарднер Дозуа однажды сказал женщине, за которой я волочился, что нет никакого резона ложиться со мной в постель, поскольку после того, как ты продаешь хотя бы один рассказ в «Аналог», возле твоего дома останавливается белый фургон, из него выходят двое в серебристых комбинезонах и производят конфискацию твоего пениса. (Я не стану это комментировать, замечу лишь, что позднее сам Гарднер продал рассказ в «Аналог» и теперь сидит в одном кабинете с редактором. И я никогда не просил разрешения посмотреть, что находится в большом запертом шкафу, стоящем позади письменного стола Стэна Шмидта.)

Вслед за «Компьютер оказался рыбой» — моей научной статьей о Дэвиде Слейте и его шахматной программе-чемпионе — последовали «Мистфаль приходит утром», «Второй вид одиночества», «Песнь о Лии» и все остальное. Конечно, я работал не только для «Аналога». Мои рассказы покупал Тэд Уайт — «Эмейзинг» и «Фэнтестик» при Уайте были превосходными журналами. Я также печатался в «Мэгазин оф фэнтези энд сайнс фикшн», кроме того, мои рассказы часто попадали в антологии.

Но мне пришлось пережить немало отказов. Ни одному писателю не нравится, когда его произведения отвергаются, но это неизбежно, нужно просто привыкнуть. Однако несколько таких отказов стали для меня особенно обидными. Речь идет об эпизодах, когда у редакторов не было претензий к моим сюжетам, характерам героев или стилю, более того, они даже говорили, что с удовольствием читали мои рассказы. Тем не менее их не брали… потому что они не были научной фантастикой.

В «Ночной смене» речь шла о ночной смене в беспокойном космическом порту, откуда стартуют и где садятся корабли. По словам редактора, они с тем же успехом могли бы быть грузовиками. Другой редактор утверждал, что рассказ «Мистфаль приходит утром» напоминает ему попытки отыскать лох-несское чудовище. Даже «Второй вид одиночества» подвергался нападкам. «С тем же успехом вы могли бы написать рассказ о смотрителе маяка», — заявил один редактор, отказывая мне. Рассказ вовсе не о звездном кольце или завихрениях нуль-пространства, а о «довольно жалком» главном герое и его надеждах, мечтах и страхах.

Нет, я серьезно — что пытались сказать мне эти ребята? Я публиковался в «Аналоге», я продал научно-популярную статью… и это отнюдь не истории про Бэта Дарстона!

Конечно, я и в самом деле написал «Ночную смену», опираясь на опыт отца, работавшего портовым грузчиком, к тому же я и сам несколько недель трудился в диспетчерской службе, управлявшей грузовыми перевозками…

Должен признать, что идея написать «Мистфаль приходит утром» посетила меня, когда я прочитал статью в газете про ученого, который привел в Лох-Несс целую флотилию лодок, оснащенных эхолокаторами, чтобы выманить Несси или доказать, что ее не существует…

Да, «Второй вид одиночества» населен моими собственными демонами и написан на основе эпизодов из моей жизни, как и «Песнь о Лии».

И даже «Песчаных королей», написанных через несколько лет, открывал эпизод о парне, которого я знал по колледжу.

Но что с того? Действие рассказов переносилось на другие планеты, в них появлялись инопланетяне и космические корабли. Какой еще научной фантастики они от меня могли требовать?

Все годы моей юности, когда я взрослел, читая фэнтези, ужасы и научную фантастику, меня никогда не волновали границы этих жанров. Что такое настоящая фэнтези, литература ужасов или научная фантастика? Моим основным продуктом потребления в пятидесятые годы были книги в мягких обложках и комиксы. Я знал о существовании научно-фантастических журналов, но они редко попадали мне в руки, поэтому я пребывал в блаженном неведении о существовании Бэта Дарстона и громах и молниях, которые метал в него Гораций Голд. В те годы я не знал даже названий жанров. Я любил читать про чудовищ, о космических приключениях, о мечах и магии или о сверхъестественном.