Андрей Буторин - Червоточина

Бессонов почувствовал, как пусто и холодно вдруг стало внутри, как ледяная капля скатилась по позвоночнику. Зоя! Зоюшка… Как он ей скажет?.. Что он ей скажет?! И ведь он… ведь они никогда с ней больше не встретятся.

– Игорь, – пробормотал он, не глядя на друга. – У нас ведь будет минут десять, чтобы заехать ко мне домой?

– Зачем? – так же в сторону сухо бросил Ненахов. – Проститься с Зоей?

– Ну… да, – выдохнул Геннадий Николаевич. – Ты ведь понимаешь, что…

– А ты понимаешь, что тогда потеряет смысл все тобою задуманное? – прищурившись, посмотрел наконец на друга бывший полковник. – Ты ведь не собираешься убивать свою жену?

– Что ты несешь! – сверкнул глазами Бессонов. – Думай, прежде чем говорить.

– Ты тоже, – холодно усмехнулся Ненахов.

Геннадий Николаевич понял, конечно же, что друг-координатор абсолютно прав. Домой ему теперь путь закрыт. Соврать жене что-нибудь правдоподобное о том, куда он собрался на ночь глядя, у него бы не получилось – за столько лет совместной жизни они с женой чуть ли не научились читать мысли друг друга. А сказать правду или хотя бы ее часть – это дать знать о своих планах инспектору, как только Зоя заснет. И тогда… Тогда могут уничтожить не только сферу, но и саму Землю, поставив Студенту «неуд».

Внезапно раздались ритмичные аккорды дипперпловского «Smoke On The Water». Бессонов вздрогнул и выхватил из кармана мобильник. Звонила жена. Но не успел он нажать на кнопку ответа, как Ненахов резким ударом выбил у него телефон из рук. Тот, ударившись о стену, хрюкнул и развалился на части.

– Ты чего?! – затряс ушибленной ладонью Геннадий Николаевич. Впрочем, он тут же сообразил, «чего», и мгновенно покрылся мурашками. Ведь если бы он поговорил сейчас с Зоей…

Ненахов увидел, что до друга дошло, и на его вопрос отвечать не стал.

– Поехали, – мотнул он головой. – Время – деньги.

Но тут зазвонил его домашний телефон.

– Это Зоя, – мрачно проговорил Бессонов. – Не бери.

Ненахов кивнул и, не обращая внимания на тревожные переливы звонка, направился к двери. Геннадий Николаевич глянул на телефон так, словно прощался с женой, потом на пару мгновений крепко зажмурился, резко помотал головой и решительно пошел вслед за другом.

– Долго ехать? – спросил Бессонов, усаживаясь в черную «Волгу» Ненахова.

– Не меньше часа, – сухо бросил тот и повернул ключ в замке зажигания.

Больше друзья за все время пути не проронили ни слова. Геннадий Николаевич с ужасом осознал, что для Ненахова это самый что ни на есть «последний путь» в его жизни. Пусть и нечеловеческой, как пытался убедить его друг, но все равно жизни. Ведь вот он, рядом, живой, теплый, дышащий, думающий, скорее всего о том же. А раз думающий – то кто же он еще, как не человек? Какая разница, кто там они есть на самом деле – куски ли программного кода, или результат его выполнения, – если сами себя они ощущают людьми, с теплой кровью, надеждами и желаниями, страданиями и болью. Они мыслят, стало быть – они люди. Они умеют сопереживать – значит у них есть душа и сердце. Они могут жертвовать своими жизнями ради других – следовательно, они живые. Не марионетки, не сухие цифры, не символы и переменные в уравнениях какого-то там студентишки, а люди, люди, люди!..

Бессонов беззвучно выругался. Он не представлял, как сможет выстрелить в Ненахова. Но и не выстрелить он тоже теперь не имеет права. Обратной дороги нет. Или все-таки есть? Плюнуть, попросить Игоря развернуть машину и отправиться домой, к Зое. Ведь их будет двое, ведь они так нужны друг другу! Как будет жить Зоюшка одна, когда потеряет не только сына, но и его, свою последнюю поддержку и опору? Да и сможет ли она жить?

Геннадий Николаевич столь ярко представил себе будущее супруги – вернее, его полное отсутствие, – что повернул уже голову к Ненахову, собравшись дать отбой. Но тут словно кто-то закричал в его мозгу: «Да почему же она будет одна, придурок ты недоделанный! Ты куда сейчас собрался? Ты сына спасать отправился, домой его вернуть! Вот и спасай, вот и возвращай. И не будет тогда Зоя одна. В любом случае о сыне она больше убиваться и горевать станет, чем о тебе!»

Бессонов резко отвернулся к окну и вжался в кресло. Ну и ну! Вот уж хард-рок так хард-рок!.. Такого малодушия он от себя не ожидал. Наверняка ведь не за жену испугался, а за себя. Умирать-то небось очень не хочется! Да еще не пойми как и в каком обличье. На что она вообще, та смерть, похожа будет?

Впрочем, обвинял он себя зря. Не думалось почему-то Бессонову о собственной смерти, как ни пытался он себя к этому побудить. Может, потому, что он, как любой не старый, здоровый, энергичный человек, просто-напросто не верил до конца в возможность собственного исхода. Тем более не когда-то там, на склоне лет, а сейчас, совсем скоро, может, даже завтра. А скорее всего не мог он о ней думать, потому что были переживания и посильнее. Сын, жена, друг. Погибнет сын – пропадет и жена. А какой смысл тогда жить ему? Тогда собственная смерть станет только подарком. Но вот сам-то он как раз должен подарить смерть другу… И если он после этого не сумеет спасти Ничу – а следовательно, и Зою, – то эта смерть тоже станет напрасной. Как и его собственная.

Так вот, круг за кругом, и гонял Геннадий Николаевич эти связанные в ядовитую и гибкую, словно гадюка, цепь мысли, пока «Волга» мчалась по пустынному вечернему шоссе среди черных на фоне закатного неба деревьев. И лишь когда машина свернула на узкую и колдобистую лесную грунтовку, он немного отвлекся, переключив сознание на скорую встречу с загадочным и неведомым.

Лесничий кордон встретил их лаем собак. Было уже совсем темно, и Бессонов, вылезший из машины и нервно закуривший, почувствовал себя очень неуютно.

«Волга» стояла возле прохода в изгороди, который был перегорожен несколькими длинными жердями, освещаемыми светом фар. Кроме собачьего лая, никаких звуков с той стороны не доносилось. Возможно, лесник, как и многие сельские жители, ложился спать рано, все-таки уже было без малого десять часов. Хуже, если он вообще куда-нибудь надолго уехал. Хотя собаки… Вряд ли в таком случае он бы оставил их без присмотра.

Словно подслушав мысли Бессонова, собаки вдруг перестали лаять и радостно заскулили.

– Ну, ну, – послышался со стороны двора добродушный, густой голос. – Чего расшумелись? Гости прибыли? Сейчас посмотрим, кто это там на ночь глядя.

Вскоре в конусе света показался коренастый мужчина в камуфляжных штанах и куртке и не торопясь подошел к загородке. На вид ему было где-то за сорок; его круглое лицо излучало добродушие и спокойствие. Геннадий Николаевич, приготовившись после рассказа Ненахова об «антивирусном блоке» увидеть если не фантастического монстра, то как минимум кого-то наподобие Терминатора, был несколько ошарашен и на приветствие лесника сумел лишь кивнуть.