Олег Серегин - Хирургическое вмешательство

— Я думал, — честно сказал Ксе, — вы должны были по-человечески жить… то есть, в смысле, как боги. Уж всяко с прислугой. Жрицами какими-нибудь на подхвате… неофитками.

Жень помолчал, поковырял яичницу вилкой.

— Старшая богиня красоты, — сказал он, — училкой в школе работает. Изо. А ее верховная жрица — в той же школе математичка.

— Это как так? — моргнул Ксе.

— Это культ нерентабельный, — сказал Жень. — А у младшей сестры рентабельный еще как, вот она живет как богиня. У нее верховная знаешь кто? — и он назвал имя известной светской дамы.

Ксе хрюкнул: верховная жрица богини красоты была похожа на лошадь.

— Младшая красоты — шакти наживы, — Жень пожал плечами с безразличным видом: для него это было вроде Волги, которая впадает в Каспийское море. — Она по части красоты, которая стоит денег — мода там, шоу-бизнес всякий… А старшая — шакти творчества. Нерентабельные они.

— А вы? — Ксе в недоумении представил себе расходы на армию, — вы разве нерентабельные?

— Рентабельные, — мрачно сказал Жень, — а жаль. А то бы стали они за мной гоняться, как же!.. это папка решил, что мы им козью морду сделаем.

— Жрецам?

— Угу. Он офицер… был. А мы с Женькой в обычной школе учились. А потом я бы служить пошел, срочником. А потом в военный университет… — Жень погрустнел. — Дома, наверно, все так же осталось. Или не осталось. Мне пофигу, ничего не жалко, только жалко, что я фотки не взял, когда линял тогда… фоток жалко. Хорошо людям, они хоть знают, что реинкарнируются…

— Не всегда, — сказал Ксе правды ради.

— Почти всегда, — махнул рукой божонок. — А папка мой… и Женя…

Шамана мучил вопрос, зачем понадобилось жрецам делать то, что они сделали, но невозможно было придумать худшей бестактности, чем сейчас заговаривать об этом. Жень прежде не говорил о своей близняшке, только об отце — должно быть, мысль о нем придавала мальчишке твердости, он вспоминал о долге и мести и обретал новые силы. Воспоминание о сестре заставило его поникнуть; и Ксе готов был никогда не узнать ответа на свой вопрос, потому что на глазах Женьки выступили слезы.

— Блин, — сказал божонок. — Блин… — и вывернулся из-за стола.

Уже стемнело. Ксе запер дверь своей квартиры и нажал кнопку лифта. Перед тем, как он, наконец, оставил Женя одного, беспокойство все-таки вылилось в дельную мысль: он оставил божонку свой мобильник, а сам зашел в салон и купил еще один. С нового номера Ксе отправил Женю СМС-ку, и теперь, если что, был на связи.

Он даже не опоздал в школу. И рядом с нею, в ларьке возле автобусной остановки, успел купить белые розы для Светы Масловой, которая, вероятно, носила сейчас другую фамилию. Когда-то давным-давно мышонок Лёша не осмеливался и подойти к первой школьной красавице; в старших классах она уже работала моделью, и это возводило Светку практически в ранг богини. Вспоминать было забавно.

Ксе предполагал, что почувствует, подходя к школе, но все равно удивился тому, какой маленькой и обшарпанной оказалась она. Вторая смена уже разбежалась по домам; неопрятная уборщица домывала фойе, у входа толстый сонный охранник грубо спросил, кого Ксе тут надо. Ответить Ксе не успел — от стенда с расписанием ринулся Кабанище, Боря Кабанов, и заорал охраннику, что один раз уже объясняли. Кабанов был точно такой же, как раньше, только выше, толще и в шикарном пальто. От раздевалок подошли Колян и Серый, тоже непривычно взрослые, раздавшиеся в плечах. Шаман Ксе мигом превратился обратно в Лёху Смирнова, разговор завязался, и былая компания подымалась на третий этаж, заваливаясь на перила от хохота.

Классная ждала их, довольно скалясь: выпускники уже нанесли ей подарков. Ксе сам перед собой оправдался тем, что в его ситуации было уж точно не до подарков классной, но чувствовал себя неловко, пряча от нее цветы. «Отдам под конец, — решил он. — Масловой что-то не видно…» Сидеть за изрисованной шаткой партой было весело; с минуту Ксе изучал настольное творчество молодых поколений, и взгляд поднял, только услышав, как восхищенно присвистнул Кабан.

— Светка! — заорал беспардонный Боря. — Да ты как с обложки!

Маслова улыбнулась с легкой иронией: с ее стажем работы моделью комплимент звучал глупо.

Она действительно была необыкновенно красива — и знала об этом, и умело подчеркивала красоту. Ксе сглотнул: кажется, его даже спустя десять лет одолевала робость. Мужчину, вошедшего следом за Масловой, Ксе не разглядывал, и узнал только тогда, когда бывший сосед по парте уселся на свое место.

— Ого! — сказал он добродушно. — Какие люди!

В школьные времена их часто принимали за братьев. Двое белобрысых за одной партой, два узкогрудых и тихих троечника, у них даже имена были похожи — Лёша и Лёня: одинаково бесцветные имена под стать обладателям. К старшим классам шевелюра у Лёши потемнела, и похожими они быть перестали, но дружили по-прежнему, хотя вялой была их дружба и кончилась вместе со школой.

Ксе пожал протянутую руку.

— Я думал, меньше народа соберется, — сказал он. — Все занятые.

— Да я тоже удивляюсь, — Широков огляделся. — Ты глянь, Маслова… и Сонька Липецкая… а ты с работы?

— Не-а, — пожал плечами Ксе, оглядывая класс. — Я три через три работаю…

— А где, если не секрет?

— Стройфирма, — уклончиво ответил Ксе: он не любил распространяться о своем шаманстве.

После того, как решили не ждать отставших, пришло еще пятеро; каждого встречали хохотом и аплодисментами. Эльвире Петровне пришлось утихомиривать класс почти как в былые времена — она стучала по столу журналом и перекрикивала великовозрастных бузил профессиональным учительским воплем, от которого у Ксе закладывало уши.

Классная, как оказалось, составила программу вечера: она вообще была спец по составлению разнообразных программ, методичек и руководств, ее труды печатались и вот-вот должны были принести ей звание заслуженной учительницы. Первый пункт программы назывался «Знакомство сквозь года» и хуже него Ксе ничего вообразить не мог, разве что бег в мешках. Все, что ему нравилось рассказывать о себе и своих достижениях, умещалось в ритуальную фразу «меня зовут Ксе, я шаман», и эту фразу ему совсем не хотелось произносить перед одноклассниками.

Широков рядом с ним тоже скривился, и Ксе обрадовался родственной душе; остальные, похоже, ощущали прилив энтузиазма и рвались вперед.

Слушать их оказалось неожиданно интересно — как продолжения читанных давным-давно книг. Шумный Кабанов стал помощником депутата, бледный математический гений Горюшенко затих в сисадминах, Маслова работала дизайнером, Леваков — автослесарем, вторая красавица класса Сонька Липецкая сидела дома с детьми. На пьедестал был вознесен открывший собственное дело Колян. Наслушавшись их, Ксе удачно обошелся упоминанием строительства и не стал уточнять специальность. Никто и не спрашивал: каждого больше волновало, как представиться самому.