Коллектив авторов - Апокалипсис отменяется (сборник)

– Я не берусь предугадать дальнейшее… Все может быть. Но точно одно – это будет не шаг вперед… Это будет гиперпрыжок! Если сейчас мы по количеству проделанного за жизнь обгоняем человека XIX столетия в десять раз, то есть живем на десять жизней больше, то с расширенными возможностями увеличим этот срок на три порядка!

– Как это?

Я прошептал, старательно отгоняя наркотический туман:

– Сейчас все расчеты мы возложили на компьютер как на один из способов расширения возможности сознания… а… в случае успеха… мы обгоним в точности и в скорости любые компьютеры…

Советник промолчал, в глазах мелькают столбики цифр, я почти услышал звонки кассового аппарата. Наконец он заговорил с деланым беспокойством:

– Вы уверены, что хотите быть подопытным? У нас множество молодых, крепких и здоровых ребят. А в вашем возрасте…

…Пистолет в моей руке, пальцы крепче сжимают холодную сталь…

Советник замялся, но я сказал твердо:

– Сначала я…

Потолок вдруг выгнулся, запах пороха стал более отчетливым, наркотик медленно усыплял. Голос Ищенко гремел камнепадом:

– Это только первая попытка выйти за грань. Что дальше? Дальше может быть все, что угодно. Энергетические существа, походы в космос, новые вселенные…

Голос Верочки заставил вздрогнуть.

– Аппарат достиг точки сингулярности! Внимание! Отсчет пошел!..

За окном рассвет. Его встречают все те же люди на площади, выходят из палаток, начинают поднимать плакаты. Кто-то согревается водкой, кто-то хрипло пробует кричать: «Нет! Протестуем!»

Они еще ничего не знают ни о том, что спецназ прибудет через час и от демонстрации не останется даже флажков; ни о том, что опыт удался… не знают даже о том, что мир теперь изменится, как и было предопределено. Не может он все время быть в стазе гусеницы, а люди в звериных шкурах, пусть и от Армани…

Я стоял у окна. Голова болела так, что, казалось, еще чуть-чуть, и череп взорвется. Неслышно подошла Верочка, набросила на мое обнаженное тело одеяло, стараясь не оборвать провода на хребте. Сейчас аппаратура пристально следила за всем, что со мной происходит.

Верочка искательно заглянула мне в лицо, приоткрыла рот. Я увидел, как вздрагивают тончайшие мышцы у ее рта, как складываются в буквы губы. Еще за полсекунды до первого звука я уже ответил:

– Спасибо, ничего не хочу.

Девушка распахнула глаза в удивлении, но смолчала, а я отвернулся к окну.

– Это настоящий апокалипсис… – потрясенно прошептал я, шаря взглядом по площади.

Ищенко взглянул из-за стола непонимающе, тайком подал знак Верочке. Боковым зрением я видел, как девушка тут же бросилась к экрану компа, пробежалась пальцами по клаве. По отражению в стеклах ее очков я понял, что сейчас смотрит на медицинские показатели. Смешно. Никакие тесты не смогут показать адекватность не зашоренного безумием обывателя сознания. Все уже давно привыкли к тому, что индекс животного, безропотной обезьяны – показатель среднестатистичности. Показатель нормального человека. А нормальный человек тот, кто думает о гениталиях, о желудке, о теплой пещере. Как прямо пропорциональное следствие этих критериев – деньги. Нормальные, как игрушечный паровозик, ездят по замкнутому кругу, да еще и вопят от восторга! Вскормили – нажрался – испытал оргазм – родил – накормил – в ящик.

– …Вот и предсказанное явление богочеловека, – прошептал я, рассматривая плакаты с надписью «Сингукалипсис». В памяти неожиданно всколыхнулись страницы библейских «Апокрифов», виденных всего один раз в детстве. Будто наяву переворачивая страницы, перед глазами проползли ряды букв. Я вспомнил, что апокалипсис ознаменует пришествие Зверя из мирового моря. Мертвые восстанут из могил, и настанет Час Суда. И я понял, что мертвые действительно восстанут, когда наука сможет воскрешать и дарить вечную молодость! А Час Суда настанет, когда станет ясно, кто был Человеком, а кто зверем! И апокалипсис сотрет к чертям весь этот лживый и продажный мир! А на его костях, как вечное напоминание о грехопадении, мы воздвигнем Новый Мир! Мир счастливого человека, вечно молодого и прекрасного Венца Творения!

Я сказал с уверенностью:

– Они этого ждали и боялись. Боялись, что мир навсегда изменится, цеплялись за его остатки. Потому и пытались нас задавить…

– Ты чего? – отшатнулся Ищенко. В глазах паника, он еще держится в узком кругу призм. Он еще просто человек…

Я отошел от окна. Перед глазами пылала цифра «0».

Отсчет закончен.

Мысленный пистолет выстрелил. И в облаке отработанных газов раскаленная пуля устремилась к цели. Ее цель – особенна. Это не примитивные и детские атомные бомбы. Сегодняшняя цель – Вселенная. Вселенная дряхлого мирка, что давно уже пора встряхнуть, как загаженный половик.

– Сегодня начнется конец всего, – сказал я громко. – Все, кто не ждет нас и тварно дрожит над руинами своего мирка, над ценностями животных, – исчезнет. А мы, на обломках старого мира мы построим новый. Еще более прекрасный.

Мир без конца…

В доме мрачно и тихо. Сквозь дыру в занавеске пробивается только жалкий луч лунного света. Но этого достаточно, чтобы рассмотреть убогие бревенчатые стены и застланный соломой пол.

Олег нехотя поднялся и побрел к иконам. Массивный, широкоплечий, с золотистыми кудрями волос… он похож на былинного богатыря, который одним ударом способен переломить хребет исполинского змея.

Газ в зажигалке почти закончился – огонек вспыхнул не сразу, замер синеватой горошинкой, но Олег успел поймать пламя, перенести на тонкий фитиль свечи. Отсвет упал на образа, вырвал из темноты строгое лицо Георгия Победоносца. Глаза святого подобны самой ночи, взгляд строгий, проницательный, сверлящий.

– Каюсь, – чуть слышно проронил Олег. Потянулся к нагрудному карману, вынул мятую пачку «Парламента», скривился: – Последняя.

В этот раз огонек зажигалки вспыхивать отказался категорически. Пара минут бесполезных усилий отразилась нервным тиком. Но мужчина не обратил внимания – щека дергается уже год, это мелочь. Пальцы нерешительно потянулись к свечке…

– Шеф!

Олег обернулся на оклик, воровато прищурился, пробасил:

– Стас, ты?

Из темноты ответил смертельно печальный баритон:

– Кто же еще…

– У тебя огонь есть?

– Только огниво, – хмыкнул тот. – Да ты прикуривай, не стесняйся. Подумаешь. Мелочи это.

Олег колебался всего секунду. Горьковатый привкус во рту, сдавленные судорогой легкие и настойчивое раздражение пересилили благочестие верующего. Но струйку дыма пустил в сторону, дабы опять не осквернить красный угол, и без того грешен.