Осенние визиты

желаниям. Но есть ли эта разница... вне наших душ?

Наверное Визирь понимал, что настоящей Власти над ним не получит. Никогда.

Зарову нравились две вещи в его редкой специальности - то, что он мог говорить

правду и то, что у него не существовало начальников.

- Чего ты собственно хочешь? - спросил Посланник Власти. - Денег, что ли?

- Веры в себя. Я обещал.

- Что ты обещал? Романчик написать? О злобных марсианах и отважных землянах?

Да очнись, Ярослав! Наступило время больших дел!

- Рашид, я выполняю обещания. Тебе это не нравится?

- Нравится, писатель.

Заров хотел было сказать - "зови меня литератор", но промолчал. Это он говорил

только друзьям.

А Хайретдинов был союзником, партнером, даже - хозяином. Но не другом.

- Ладно. Езжай, - Визирь уступил мгновенно. Словно сложил что-то в уме,

экстраполировал на будущее - и признал свою ошибку. - Ярослав, единственное,

что хочу сказать...

- Ну?

- У тебя все-таки возникнет искушение... это неизбежно. Пойти на ту встречу.

Дать ребятишкам денежку, задержать Илью с Марией... если они придут.

- Ты считаешь меня большим идиотом, чем я есть.

- Извини. Но я знаю эту сладость... сладость добрых дел. Отсроченного греха,

оттянутой подлости, - Визирь подступил к нему, маленький, плотный, суетливый,

- такой безобидный человек... который не был человеком. - Писатель, ты не

ошибись, а? Всегда хочется остаться чистым. Хорошим-хорошим... Не марать руки

кровью невинных младенцев. Не делать зла своими руками. Тебя ведь это страшит?

Именно - своими руками! Пойми, когда мы умываем руки - мы открываем путь куда

большей крови!

- Я знаю.

- Знать - это не главное. Ярослав, ты умный мужик. Ты любишь красивую жизнь и

добрые дела. Работа такая, да? Так пойми - эту красоту и доброту принесет не

Посланница Добра. Не мальчик, который ни во что больше не верит! Я, гнусный

человечек узбекской национальности...

- Рашид, вот этим не кичись. Знаешь, националистов и шовинистов я одинаково...

люблю.

- Знаю. Но именно я, чужеродец, двинутый кланом на партийную работу,

полюбивший демократию, обрусевший и ставший святее папы римского - я принесу

стране покой! Покой и веру в себя! Достоинство и силу! Понимаешь? Не омовение

сапогов в чужих океанах, не карточки на масло, не распродажу всего и всем! Я

подниму эту страну с колен! Она ждет меня! Меня, Власть! Силу! Да, тысячи

сгинут бесследно! Да, миллионы заткнут себе рты! Господин писатель, что тебя

больше ранит - тысяча правдолюбцев, или миллионы голодных и униженных?

Заров не ответил.

- Ты до сих пор думаешь - как меня обмануть, - уже спокойнее сказал

Хайретдинов. - И рыбку съесть, и в кресло сесть. Очнись!

- Я давно уже очнулся, Рашид.

- Ой ли?

- Я просто выполняю свои обещания. Понимаешь?

- Тебе дать машину? - помолчав, сказал Визирь.

- Дай.

Хайретдинов подошел, положил руки ему на плечи:

- Ярослав... я тебе верю!

- Я хочу дойти до конца, - просто сказал Заров. - Понимаешь? Я творю чтиво.

Развлекаю публику. Так позволь мне... отыграть эту роль.

- Не заиграйся.

10.

Машину вел Семен. Когда они пересекли кольцевую дорогу, Заров не удержался,

спросил:

- Слушай... кто для тебя - Хайретдинов?

Семен покосился на него, но ответил спокойно:

- Сильный человек.

- Я с тобой наполовину согласен.

Кажется, он не понял. К лучшему, наверное.

- Улица Хмелева, - сказал Заров. Он был готов к объяснениям, но Семен, похоже,

хорошо знал свой город. Он вел машину по каким-то тихим, полупустынным улицам.

Изредка - играющие дети, бредущие домой взрослые. Дома старые, дома новые,

деревцо, тянущееся вверх из крыши кирпичного монстра, трава, пробившаяся между

балконами многоэтажки. Хей! Может быть в этом доме живут Кей и Герда конца

двадцатого века? Вот он, их садик между балконами. Цепкие плети сорняков.

Живые и веселые, пронзающие камень, пьющие дождь, зацветающие бледными

лепестками никому не нужных цветов.

- Где остановить-то? - спросил Семен.

- Я скажу, - Ярослав подался вперед, высматривая знакомое здание. - Семен...

ты счастлив?

Он даже притормозил, этот несчастный, сломленный Властью и прикоснувшейся к

смерти человек...

- А ты счастлив, Заров?

- Я не имею на это права.

- Ну... - Семен, похоже, чуть смутился. - Счастлив.

- Счастье - как отсутствие несчастья?

- Стругацких я читал, - сообщил Семен. - А ты тоже ведь книжки пишешь?

- Пытаюсь, - он и впрямь растерялся. Слишком привычным было знание - его

работа нужна какому-то абстрактному, полуреальному кругу людей. Оказывается -

и этот наемник, телохранитель, умеет читать.

- Глупости вы всегда придумываете, - беспощадно сказал Семен. - Проблемы

строите, где их нет. Жизнь - штука простая. Если какой-то мудак стреляет в

людей - значит его надо кончать. Рашид Гулямович хочет порядка - так плевать

мне, что он жене изменяет и ворованным приторговывает. В книжках всегда

проблемы придуманы. Пусть пацаны их читают. Когда вырастут - сами поймут, что

к чему.

- А тебе попадалась книга, где все просто и правильно?

- Да. Телефонный справочник, - Семен засмеялся. - Где остановить?

- Здесь, - он узнал дом, пухлую кирпичную пятиэтажку. - Спасибо, Семен.

- Да не за что. Одно дело делаем, верно?

- Нет.

Семен удивленно посмотрел на него.

- Понимаешь, чтобы для тебя все было просто и ясно, десять идиотов должны

подыхать от тоски. И думать, что в этом мире правда, а что - ложь.

- Писатель... - снисходительно сказал Семен. - Тебя подождать?

- Да нет, не надо, - он открыл дверцу. - Спасибо тебе.

- За что?

- За то, что аптечку притащил вчера. Может Коля и выкарабкается.

Улица была молчалива и тиха. Две девчонки во дворике играли мячом - смешно, по

мальчишечьи. Женщина с сумкой, полной молочных бутылок, обогнула его, спеша

домой.

Хорошая штука - дом.

Заров вошел в подъезд. Позвонил у бронированной двери. На этот раз охранник

его узнал, открыл легко и с улыбкой.

- Заходите...

Людям по-прежнему нужны сказки, нужен обман. Заров вошел, вновь скосился на

книги со знакомыми фамилиями на обложках. Как смешно - знать изнанку слов.

В кабинете редактора гудел кондиционер. Лидия Васильевна оторвалась от папок с

никому пока не известной ложью, улыбнулась:

- Ярослав Сергеевич... Я думала, чуть позже подойдете. Садитесь.

Он присел у шкафа с гордыми, красочными рядками книг. Продукция "Лодура". Вот

они, слова. Порожденные болью, любовью, безденежьем, просто избытком

свободного времени. Да кто сумеет найти между ними разницу, отличить сухой

расчет от надрывного крика? Кому она нужна, душа? Кому важна суть - когда

смотрят на обложку? Визирь даст людям покой и кусок хлеба - имеет ли значение