Роберт Мак-Каммон - Моё !

- Вот и хорошо, вот и хорошо, - приговаривала Натали. - Теперь наш мальчик хорошо кушает, да? А кто у нас хорошо кушает?

- Ты когда-нибудь меня вот так держала? - спросила Мэри.

Натали резко замолчала. Младенец шумно сосал соску.

- А Грант? Его ты тоже так держала?

Соска выскочила изо рта ребенка. Он чуть-чуть хныкнул, требуя необходимое, и Натали снова направила соску в его сложенные бантиком губки. Что сделает Мэри, если она сейчас повернется, выйдет из дому с Дэвидом Клейборном и сядет в машину? Взгляд ее остановился на "кольте" и скользнул в сторону.

Мэри прочла ее мысли.

- Я возьму своего сына, - сказала она, встала и забрала Барабанщика у матери. Тот продолжал есть, глядя на нее большими голубыми глазами, еще не умеющими фокусироваться. - Разве он не прелесть? У меня прямо сердце замирает, когда я на него гляжу. Он прелесть, правда?

- Он не твой сын.

- Фигню порет, - запела Мэри Барабанщику, - фиг-ню порет, вот так тетка, фигню порет.

- Мэри, послушай меня, пожалуйста! Так нельзя! Я не знаю, почему ты это сделала, или что.., что у тебя на уме, но ты не имеешь права его держать! Ты должна его отдать! Послушай меня! - настаивала она, когда Мэри повернулась к ней спиной. - Я тебя умоляю! Не подвергай этого ребенка опасности! Ты меня слышишь?

Тишина, только звук сосания. Потом:

- Я тебя слышу.

- Оставь его со мной. Я его передам в полицию. А ты можешь ехать, куда хочешь, мне все равно. Затеряйся. Уйди в подполье. Только дай мне вернуть этого малыша туда, где он должен быть.

- Он уже там, где он должен быть.

Натали опять посмотрела на пистолет, лежащий на столе. В двух шагах от нее. Осмелится ли она? Заряжен он или нет? Если она его схватит, сможет ли она выстрелить, если придется? Ее мысли медленно ползли к решению.

Мэри, держа ребенка одной рукой, другой подобрала пистолет. Она запихнула его за пояс своих выцветших джинсов.

- Мать, - сказала она и поглядела в лицо Натали напряженными холодными глазами, - мы живем в разных мирах. И никогда не жили в одном и том же мире. Я играла в эту игру, сколько могла выдержать. Потом я поняла: твой мир меня сломает, если я не дам сдачи. Он размелет меня на зубах, оденет меня в свадебное платье и даст мне алмазное кольцо, я буду смотреть через обеденный стол в столовой на глупого чужого человека, и каждый день моей жизни слышать вопли несправедливости, и буду настолько слаба, что мне будет наплевать. Я буду жить в большом доме в Ричмонде, с картинами на стенах, изображающими лисью охоту и буду беспокоиться о том, чтобы найти хорошую прислугу. Я буду думать, что нам следовало бы кинуть на Вьетнам атомную бомбу, и мне будет наплевать, что свиньи на улицах избивают дубинками студентов и что это компостирующее мозги государство жиреет на телах необразованных масс. Твой мир убил бы меня, мать. Можешь ты это понять?

- Все это уже история, - ответила Натали. - Сражения на улицах кончились. Студенческие бунты, протесты.., все это кончилось. Почему ты не отцепишься от этого?

Мэри слабо улыбнулась.

- Это не кончилось. Люди просто забыли. Я заставлю их вспомнить.

- Как? Совершая новые убийства?

- Я - солдат. Моя война не кончилась. Она никогда не кончится. - Она поцеловала Барабанщика в лоб, и ее мать содрогнулась. - Он - часть следующего поколения. Он продолжит бой. Я расскажу ему, что мы сделали ради свободы, и он будет знать, что война никогда не кончается. - Она улыбнулась в лицо младенцу. - Мой сладкий, милый Барабанщик.

Натали Террелл еще двадцать лет назад знала, что ее дочь неуравновешенна. Теперь на нее обрушилось понимание: она стоит на кухне с сумасшедшей, которая держит бутылочку молочной смеси у губ младенца. И до нее не докричаться: она не услышит, обитательница мира извращенного патриотизма и ночной резни. Впервые Натали испугалась за собственную жизнь.

- Значит, ты их послала в пляжный дом, - сказала Мэри, продолжая глядеть на Барабанщика. - Очень по-матерински с твоей стороны. Что ж, они быстро выяснят, что меня там нет. Свиньи не будут с тобой миндальничать, мать. Может, тебе придется узнать вкус хлыста.

- Я сделала это, потому что не хотела, чтобы с ребенком что-нибудь случилось, и я надеялась...

- Я знаю, на что ты надеялась. Что ты сможешь зажать меня в кулаке и лепить меня как хочется, как ты пыталась лепить Гранта. Нет, нет, я не поддаюсь лепке. Наверное, мне нельзя дольше здесь оставаться?

- Тебя найдут, куда бы ты ни отправилась.

- Ну, пока что я отлично справлялась. - Она поглядела на мать и увидела, что та боится. От этого ей стало сразу радостно и печально. - Я возьму одно из твоих колец.

- Что?

- Одно из твоих колец. Я хочу вот это, с двумя бриллиантами.

Натали покачала головой.

- Я не знаю, что ты...

- Сними это кольцо и положи на стол, - сказала Мэри, ее голос изменился. Это опять был голос солдата, все дочернее притворство исчезло. - Немедленно.

Натали поглядела на кольцо, о котором говорила Мэри. Оно стоило семь тысяч долларов, и это был подарок Эдгара к ее дню рождения в шестьдесят пятом.

- Нет, - сказала она. - Нет. Не сниму.

- Если ты сама его не снимешь, это сделаю я. Подбородок Натали вскинулся, как нос военного корабля.

- Давай, иди и снимай.

Мэри двигалась быстро. Она держала Барабанщика на согнутой левой руке и оказалась перед Натали раньше, чем та успела отпрянуть. Рука Мэри схватила руку матери. Свирепый рывок, боль в разорванной коже и чуть не вывихнутом пальце, и кольца больше не было.

- Будь ты проклята! - хрипло проговорила Натали, и, подняв правую руку, дала Мэри Террор пощечину.

Мэри улыбнулась, рука матери отпечаталась на ее щеке.

- Я тоже тебя люблю, мама, - сказала она и положила кольцо с двойными бриллиантами в карман. - Не подержишь ли моего ребенка?

Она дала Барабанщика Натали, потом твердым шагом прошла в кабинет и выдернула телефон из розетки. Она ударила аппаратом о стену и разбила его на куски, а Натали стояла со слезами в глазах и с ребенком на руках. Мэри еще раз улыбнулась матери, проходя мимо нее к входной двери. Она вытащила пистолет и всадила пулю в левую переднюю шину "кадиллака", а затем вторую пулю в правую заднюю шину. Потом вернулась в дом, принеся с собой запах пороха. Когда они ходили к лодочному сараю за молочной смесью, Мэри заставила мать стоять достаточно далеко, чтобы та не могла сказать, что это был фургон, а не легковушка, и не могла разобрать, какой он марки и какой у него цвет. Так лучше: когда мать вернется к цивилизации, она запоет свиньям, как свисток чайника. Мэри опять взяла Барабанщика из трясущихся рук Натали. Лицо матери осунулось и смертельно побледнело.

- Ты останешься в доме или мне придется забрать у тебя туфли?

- Как ты это сделаешь? Сорвешь их у меня с ног?