Филип Дик - Человек из Высокого Замка

— Я занят, — рассерженно бросил он и захлопнул книгу. — Господи, дадут мне дочитать книгу или нет!

«Это безнадежно», — подумал он.

— Из Берлина поступила новая шифрограмма, — сообщил Пфердхуф. — Я взглянул на то, что уже дешифровано. Это касается политической ситуации.

— Что там? — пробормотал Райс, массируя виски.

— По радио с неожиданной речью выступил доктор Геббельс, — взволнованно сообщил секретарь. — Мы должны подготовить текст выступления и обеспечить его публикацию в местных газетах.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился Райс.

Как только секретарь удалился, Райс вновь раскрыл книгу. «Загляну-ка я еще раз, будь что будет…» — он быстро пролистал прочитанное.

«…Карл мрачно размышлял, созерцая покрытый государственным флагом гроб: «Он лежит здесь и теперь-то уж мертв по-настоящему. И никаким адским силам не воскресить этого человека (а может, недочеловека?), которому он слепо верил, которого обожествлял… до самой смерти. Адольф Гитлер скончался, но он-то, Карл, жив. Что-то подсказывало ему: он не отправится следом, — будет жить. И восстанавливать. Нам всем предстоит восстановление. Мы обязаны совершить это.

Как далеко, как жутко далеко завела его магия Вождя. Что это было на самом деле? Как понимать все теперь, когда проставлена последняя точка невероятного жизненного пути, этого странствия из австрийского захолустья и затхлой нищеты, из кошмарного окопного существования, сквозь политические интриги, — к созданию партии и посту канцлера, к чему-то, что почти уже было мировым господством?»

Теперь-то Карл знал: это Блеф. Адольф Гитлер их дурачил. Водил за нос при помощи пустых фраз.

Однако не все потеряно. Мы все же раскусили твой блеф, Адольф. И ты предстал, наконец, в своем подлинном облике. Как и твоя нацистская партия, и эта жуткая эпоха истребления и маниакальных бредней, — теперь-то уже видно, что это было на самом деле.

Карл повернулся и пошел прочь от гроба…»

Райс закрыл книгу и минуту сидел неподвижно. Вопреки обыкновению, он почувствовал, что возмущен. «Надо как следует нажать на японцев, — подумал он. — Чтобы они запретили эту проклятую книжонку. В сущности, с их стороны это вполне осознанное действие. Иначе давным-давно арестовали бы этого… как его там… Абендсена. Они обладают достаточным влиянием на Среднем Западе.

Однако, чем он так возмущен? Тем, что Гитлер якобы низложен и мертв, что, по этой фантазии Абендсена, партия и Германия пали?.. Нет. Во всем этом каким-то непостижимым образом оказалось больше достоверности и глубинного смысла, чем в самой действительности, — во всем этом мире германской гегемонии».

«Как такое возможно вообще? — задался вопросом Райс. — И все ли дело только в писательском таланте этого человека?

У этих романистов всегда полно выдумок и всяких штучек. Взять хотя бы доктора Геббельса. Он ведь тоже начинал с сочинения романов. Они все взывают к самым низменным инстинктам, таящимся в каждом из нас, даже под самой благопристойной внешностью. О да, настоящий писатель, он отлично изучил людей, ему известны их самые потаенные мысли, он знает, какие они трусливые и как легко предают из простой корысти. Стоит такому подуть в свою дуду, — и успех гарантирован».

«А как он сыграл на моих чувствах, — продолжал рассуждать Райс. — Он и не пытался взывать к моему разуму. Наверняка все это щедро оплачено: за ним стоит кто-то с большими деньгами. Несомненно, этот «кто-то» подговорил, как следует научил, о чем написать. За большие деньги они вам состряпают еще и не такую дрянь, вывалят на вас содержимое выгребной ямы, и, будьте уверены, публика серьезно воспримет эту вонючую мешанину».

Райс посмотрел на обложку. Омаха, штат Небраска. Последний оплот плутократического книгоиздания США, в былые времена сосредоточенного в самом центре Нью-Йорка и финансируемого еврейским капиталом или находящегося на содержании у коммунистов…

А может, этот Абендсен еврей? Они не сдались и все еще пытаются отравить нас своей стряпней. — Он с силой захлопнул книжку. — Настоящая его фамилия наверняка Абендштейн. Недаром СД уже занялась этим делом.

И здесь целесообразно одно: отправить кого-нибудь в Скалистые горы с визитом к герру Абендштейну. Интересно, Крайц фон Мере уже получил соответствующие инструкции? Наверняка нет, с учетом всей этой неразберихи в Берлине.

«Однако, — подумал Райс, — сколь опасна эта книга. Вот, если бы однажды обнаружили «того Абендштейна подвешенным к люстре, — это мигом отрезвило бы всех, кто подвержен влиянию книжонки. И последнее слово осталось бы за нами. Мы дописали бы, так сказать, постскриптум.

Несомненно, все это должен выполнить белый. Интересно, чем сейчас занят Скорцени?»

Погрузившись в размышления, Раис перечитал текст на обложке. А этот жидяра отлично забаррикадировался в своем Высоком Замке. Да, тут без дураков. Тому, кто пройдет туда и уберет его хозяине, отступать будет некуда.

А может, все это уже ни к чему? В конце концов, книга-то уже издана. Поздно. К тому же здесь японская зона. Япошки поднимут страшный шум.

Однако, если все устроить половчее и как следует направить…

Барон Гуго Райс сделал пометку в блокноте: следует представить материалы по этому делу бригаденфюреру СС Отто Скорцени, а еще лучше — Отто Олендорфу из III Отдела Главного Управления Имперской безопасности, где он, кажется, руководит спецгруппой Д.

Внезапно он ощутил приступ бешенства. «Я-то думал, со всем этим покончено, а оно, похоже, будет тянуться бесконечно. Война давно закончилась и, думалось, наконец-то воцарится спокойствие. А тут это африканское фиаско, сумасшедший Зейсс-Инкварт, попытки реализовать идеи Розенберга…

Этот Хоуп со своим анекдотом про марсиан прав. Марс действительно населен евреями. Они отыщутся и там, — пусть даже двухголовые и ростом в тридцать сантиметров, — все равно это будут жиды.

Ладно, у него есть свои обязанности. Времени на какие-то безумные авантюры с отправкой спецгруппы к Абендсену попросту нет. И так по горло всяких дел, вроде визирования документов немецких моряков или ответов на шифрограммы. Пусть кто-нибудь другой и где-нибудь повыше займется этим проектом… В конце концов, это их прямая обязанность.

К тому же, если инициатива будет исходить от него, а все в конечном счете завершится скандалом, нетрудно представить, где он очутится. В лучшем случае, под превентивным арестом в каком-нибудь Генерал-Губернаторстве, а то и в газовой камере, в которой живо дадут попробовать „Циклон Б"».

Он тщательно вымарал запись в блокноте и сжег страничку в пепельнице.

В дверь постучали, и вошел секретарь с изрядной стопкой бумаг.

— Речь доктора Геббельса. Вся полностью. — Пфердхуф положил листочки на стол. — Рекомендую срочно прочесть. Это одно из лучших его выступлений.