Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

- Эй, кто, Цыбульник? - спросил старик, вглядываясь в пришедших. - Совсем плохо глаза видят.

- Да, Абунайка, это я с гостем.

- А гость откуда? - спросил старик.

- Издалека, почти из Москвы, - ответил комсомолец.

- А-а-а, - промычал Абунайка. - Какой далекий гость! Для далекого гостя надо что-то сделать...

- Слушай, старик, - Цыбульник подошел прямо к Абунайке и, вытащив из кармана замороженный конский орган, протянул его хозяину балагана. - Сделай холодец, может, Кривицкий приедет. Посидим...

- Ай-яй-яй... - замотал головой старик. - Это ж надо еще три оленьих... ай-яй-яй... бедные олешки... ну хорошо, Абунайка скоро придет!

И, подняв с пола большой нож, очень похожий на серп, старик вышел из балагана, оставив Добрынина и комсомольца одних.

- Тут холодно, как на улице... - проговорил народный контролер. - Он что, печку не топит?

- А зачем ему? Он так живет.

- И не замерзает? - удивился Добрынин.

- Нет. Он вместо печки молочную водку пьет перед сном. Тарасун называется. Крепкая гадость, из оленьего молока и еще чего-то делается.

Немного привыкнув к освещению, Павел осмотрел жилище, но ничего интересного или особенного не увидел. Все стены изнутри были покрыты оленьими шкурами мехом внутрь, пол тоже был устлан чем-то таким, но бурого цвета, в одном углу лежала целая гора каких-то тряпок или шкур, и Добрынин подумал, что это, должно быть, кровать. И все было бы ничего, если бы не едкий неприятный запах, который с каждой секундой становился все сильнее и резче. Не выдержав, Добрынин закашлялся.

- Пройдет! - успокоил его Цыбульник. - Это он здесь лекарство из оленьей мочи готовит. От всех болезней помогает, но только своим. Русским это лекарство пользы не приносит. Наверно, организм другой. Но зато вонь? Ну ладно, садись!

- Куда? - спросил, снова осматривая бурый пол, Добрынин.

- Давай на кровать его сядем!

Они прошли в тот угол, где лежала куча тряпок и шкур, и уселись на нее.

- Он сейчас придет, его стадо тут рядом, за холмом, - говорил Цыбульник. Придет, выпьем. Согреемся.

Ждать старика действительно пришлось недолго. Вернувшись, он разжег костер прямо в балагане, поставил железную треногу и подвесил над еще слабеньким пламенем казанок с водой, куда бросил конский орган и что-то еще. Только после этого он подошел к гостям и сказал:

- Уже-уже, Абунайка холодец сделает, русский человек Кривицкий будет доволен...

- Тарасун давай, - полушутливо потребовал у старика комсомолец. - Холодно совсем.

- Тарасун... - Абунайка кивнул и полез за "кровать", наклонился там, что-то бурча на родном языке, потом вытянул из-за "кровати" бутыль мутного стекла, заполненную молочного цвета жидкостью.

- Тарасун вкусный... - закивал он, поднимая второй рукой с пола кружки и протягивая их Цыбульнику и Добрынину.

- Держи, Абунайка тарасуна нальет... тарасун крепкий... не замерзнет совсем... далекий гость пусть первый пьет!

Добрынин пригубил из кружки и сразу почувствовал, как приятно защипало в горле, и кисловатая теплота покатилась вниз, в самое нутро народного контролера. Он сделал еще один, настоящий глоток и закряхтел, зарыскал взглядом по балагану в поисках закуски или хотя бы занюшки.

Цыбульник понял, в чем дело, и протянул к лицу Добрынина руку. Народный контролер наклонился к ней и, уткнув нос в меховой рукав куртки, сделал громкий носовой вдох, потом второй.

- А-а-а - радостно сказал старик. - Далекому гостю тарасун понравился?

- Хорош! Очень хорош! - Павел кивнул, одобрительно глядя на хозяина балагана. - А что, каждый день пьете?

- А-а-а, - заулыбался снова Абунайка. - Далекий гость не знает, что сегодня ночь...

- Знает! - грубо оборвал его комсомолец. - Далекий гость забыл!

- Ай, русский человек Цыбульник, не обижайся. Абунайка старый, русский язык знает плохо... Разговор был какой-то глупый, и из-за этого Добрынин налил себе еще одну кружку тарасуна.

Вскоре пришел Кривицкий. Старик громко обрадовался его приходу. Заговорил громко, словно сам был глуховат:

- Холодец уже-уже будет вкусным! Тарасун свежий! Очень свежий!

- Давай своего тарасуна! - сказал ему Кривицкий и, получив сначала металлическую кружку, а потом уже и заполнив ее молочной жидкостью, сделал несколько сильных глотков.

Абунайка захлопотал около костра, снял треногу с казанком и вынес из балагана. Потом вернулся.

- Уже-уже застынет.

- Как-то вы неорганизованно тут... - произнес Кривицкий, глядя на Цыбульника и народного контролера. - В балагане гости на полу сидят, а не на хозяйской лежанке!

Добрынин послушно поднялся и опустился на пол. Комсомолец тоже присел рядом, а потом уже и сам Кривицкий уселся, дополнив собою геометрическую фигуру национального застолья.

- Ай-яй-яй... - бормотал, роясь за "кроватью", старик.

- Да, товарищ Цыбульник! - заговорил вдруг Кривицкий, обернув свое по-женски милое лицо к комсомольцу. - Радиограмма была из Якутска. Получили там для тебя шестьдесят восемь спецбюстов вождя, так что когда соберешь с населения партвзносы, поедешь в Якутск. И захватишь там для меня березовых дров - подарок от моего кремлевского друга!

Упомянув про кремлевского друга, Кривицкий бросил взгляд на Добрынина, словно проверял, произвело ли это на него нужное впечатление.

Народный контролер же, услышав про друга, вспомнил о товарище Калинине и подумал: а есть ли у него сейчас чего-нибудь к чаю или так пьет он чай без всякой прикуски.

- Слушаюсь, товарищ Кривицкий, - комсомолец кивнул. - А разве не рано еще взносы собирать? Недавно же я собирал, и амбарчик уже забит - все равно складывать их негде.

- Амбарчик уже пустой, - резко ответил товарищ Кривицкий.

- А когда забрали? - удивился комсомолец.

- Пока ты ездил.

- А-а-а, - донеслось радостное мурлыкание Абунайки. - Нашел, вот еще тарасунчик! - и старик опустил на пол перед сидящими гостями еще одну бутыль молочной водки. - А я уже-уже холодец несу...

- А не опасно целый амбар денег хранить тут, если воруют... - вставил свою мысль в разговор Добрынин.

- Каких денег?! - переспросил Кривицкий. - Денег туг нет.

- А взносы партийные?

- Так это же не деньгами, а соболиными шкурками собираем. - объяснил председатель Хулайбы. - Потом отправляем в Москву, а дальше уже не наша забота. У нас тут три партийных народа, добрых два десятка сел...

Снова появился старик, завис на мгновение над сидящей компанией, опустил на пол казанок с застывшим холодцом, а потом и сам присел рядом.

- Холодец хороший... - сказал он, заглядывая в глаза товарищу Кривицкому.

По кружкам налили еще тарасуна. Потом старик протянул две ладони к казанку и сказал Кривицкому:

- Бери холодец, не обижай Абунайку!

Председатель взял кружку в левую руку, а правою полез прямо в казанок, порылся там, превращая застывший холодец во что-то белое и разрыхленное, и вытащил синевато-коричневый то ли конский, то ли олений орган.