Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2, окончание)

- Ну ладно. Я не знаю, как Аддрик узнал, что вы влюблены в нее, должно быть, вас просто выследили. Но я тоже довольно давно об этом знаю. И догадываюсь, что вы любите ее до сих пор. Так вот, Родери Раин, мой незаконный сын, который тогда в Авене открыл вам, кого вы имели несчастье полюбить, сделал это, конечно, не из боязни за вашу честь и ваше имя, как он вам сказал. Прошу не судить его строго. В то время он числил меня среди своих врагов и сам был любовником королевы. Но не думайте, что он приревновал ее к вам. У него довольно уродливые взгляды на любовь. Он не ревновал ее к солдатам, с которыми она заигрывала, к другим молодым и сильным мужчинам, которым она отдавалась. Коннетабль тогда был ее любовником одновременно с Родери. И моего сына это ничуть не задевало. Но однажды, как он мне рассказывал, он застал у нее Гирша Ниссагля, начальника Тайной Канцелярии. Думаю, вам доводилось слышать об этом чудовище. Этот Гирш ростом мне едва по плечо, лицо у него уродливое, он красится, как женщина. Кроме того, про него ходили слухи, что он принуждал молодых узников к мужеложству... И вот Родери, увидев, кого она ему предпочла и как нежно с этим выродком обходится, решил отомстить и поджидал лишь удобного случая. Каковым и представилось ее внимание к вам. Думаю, что она по-своему вас любила, поэтому ваши слова должны были причинить ей немалую боль... Впрочем... Должен вас успокоить - если бы вы ее и не отвергли, не думаю, что это отвратило бы королеву от исполнения ее жестоких замыслов. Ну, может, она бы год забавлялась с вами, но потом вы ей надоели бы, и она изменила бы вам или убила бы вас, как уже случилось не с одним ее любовником. Вот такова эта история с другого конца. Думаю, я убедил вас, что вашей вины ни в чем нет.

- Простите... Можно задать вопрос, не связанный с вашим рассказом? Ночью сегодня мне показалось, что я слышал крик. Крик боли. Я сразу проснулся... Что это было?

- Вы тоже слышали?

- Это... она?

- Да. Она узнала, что умрет. Ее голос до сих пор звучит у меня в ушах. Она крикнула: "Нет!" И упала без памяти...

- Значит, она должна умереть? - Эринто скорбно улыбнулся.

- Да, таково решение. Может, вы хотите увидеть ее?

- Нет.

- Мужественный ответ. Впрочем, не думаю, что она сама захочет вас видеть. В ней что-то надломилось, она почти все время молчит.

- Она боится?

- Должно быть. Я не видел ее со вчерашнего дня. Такие неистовые, как она, обыкновенно боятся смерти.

- И что же за смерть ей уготована? - В голосе Эринто нарастало болезненное любопытство.

- Мой сын Родери хочет применить что-нибудь из того, что измышлял Ниссагль для наших несчастных родичей. Я против. Будет достаточно, если ее просто обезглавят. Я хочу, чтобы это выглядело как торжество справедливости, а не как обычная месть. И кроме того, если королева мнит себя правой и невиновной, то и такая смерть покажется ей ужасной. Я жалею, что сбежал ее палач. Во-первых, это был мастер, во-вторых, было бы справедливо, если бы она умерла под топором нанятого ею же палача.

- И когда казнь?

- Через несколько дней. Это еще не определено точно. Простите, Эринто, думаю, что на это время вам лучше покинуть Хаар. Я покорен вашей твердостью, но угадываю действительную силу ваших чувств к ней. И поверьте, лучше не испытывать себя. Вы можете с собой не совладать.

- Благодарю вас, я понимаю. Это опять было то, о чем я стеснялся сказать.

- Я рад, что мы думаем одинаково.

- Как она там?

- Да кто ж ее знает? Лежит. - Солдат равнодушно пожал железными плечами. Лицо у него было красное, щетинистое, изо рта клубился пар.

- Ничего не просила?

- Да нет. Как принесли ее оттуда, так и лежит.

- Так как, может, она уже умерла давно, а? - Окер гневно сузил глаза. Солдат начинал его бесить.

- Нет. Пар видно. Значит, жива, ваша светлость. Уже не хватало сил объяснять им, чтобы они вместо "светлости" говорили "яснейший магнат". Аргаред смолчал.

- Хорошо, открой.

Сены узилища белели от инея. Иней, казалось, покрыл и ее посеревшее лицо. опущенные веки, полуоткрытый шелушащийся рот. Сможет она говорить? Он достал приготовленную флягу с винной настойкой.

- Беатрикс... Она не отозвалась.

- Беатрикс, очнись же.

Только тут она открыла глаза, темные, пустые, как глаза бессловесной твари.

- Выпей вот это. - Пришлось одной рукой поддержать ей голову, другой прижать к губам горлышко. Она сделала несколько глотков и, застонав, отвернулась.

- Легче стало? Молчит.

- Мне надо поговорить с тобой. Ты можешь говорить?

- Да. - Странно, что это было сказано не дрожащим шепотом, а твердым голосом.

- Ты видишь, к чему привело твое молчание?

Она не ответила.

Это камера Лээлин. Или соседняя. Значит, его дочь лежала вот так же, посеревшая, неподвижная. Он присел рядом, отложил фляжку.

- Больно?

Она прикрыла глаза.

- Я посмотрю... - Он хотел было поднять войлочное одеяло.

- Не трогай ты меня. Уйди. - Ее ровный голос казался более жалобным, чем если бы срывался.

- Не упрямься. Твое упрямство идет тебе во вред. - Он все-таки откинул войлочное одеяло, ловя себя на том, что она перестала быть ему отвратительна. Может быть, потому, что теперь он мог сделать с ней все что угодно - даже помочь. Даже приласкать. И она ничего не скажет.

Под сорочкой был положен пропитанный мазью льняной лоскут. Ожог выглядел скверно - белесо-алый вспухший крест, выпяченное сожженное мясо...

- Тебе бы сейчас лечь в настоящую постель... - тихо сказал он, - и ни о чем не думать. Просто закрыть глаза. Камин бы горел, было бы тепло. Сидела бы рядом служанка, медики бы в приемной шептались. - Он осторожно укрыл ее снова, натянул кожух до подбородка.

- Разве ты позволишь... - прошептала она тоскливо.

- Не мучайся, скажи только, где дети твои. - В этот миг он был готов ее даже помиловать. - Скажи только это. Твой сын получит корону, я тебе клянусь, а ты получишь свой покой. Я тебе клянусь, слышишь.

Она взглянула исподлобья глазами затравленного животного, и он не посмел отвести от них взгляд.

- Окер... Что со мной сделают?

- Что... Сошлют в Занте-Мерджит или в какую-нибудь другую лесную обитель... И никто там не будет понуждать тебя отмаливать грехи. А здесь постараются о тебе забыть. Я же говорю - ты получишь свой покой.

- Окер, ведь ты врешь! - шепнула она беспомощно. - Зачем ты врешь мне?

- Я не вру. - Щеки залило теплом, он оправдывался перед нею, сам того не замечая.

- Нет, врешь... Так, как ты говоришь, не будет. Так не будет.

Окер глядел на нее, не зная, что сказать.

- Ты принесла мне много горя, но не надо судить по себе. Ты меня ненавидела без всякой вины, я бы должен тебя ненавидеть, но не могу с тех пор, как... после того, как Родери...

- Но ты ведь знаешь, что так не будет, как ты говоришь, - повторила она снова. - Я это чувствую. Я бы хотела верить, что ты говоришь правду. Я бы так хотела верить! Но я не верю.