Джордж Кинг - Сердце полуночи

- Ты мог бы и сам догадаться, - отозвался Люкас, широким жестом обводя подвал. - Впрочем, мы всегда можем дождаться его самого, он расскажет об этом гораздо лучше чем я.

- Столы, судя по всему, использовались для освежевания и последующей разделки, - заметил Казимир, рассмотрев под столами изогнутые крючья и блоки с намотанными на них цепями. Что-то звякнуло у него под башмаком, и он опустил глаза.

- Но что ужасного в том, что мясник работает в подвале, а не на открытом воздухе?

- Ты выбрал удивительно правильные слова, когда говорил о свежевании и разделке, - сухо заметил Люкас. - Однако, как мне кажется, ты не сумел сделать правильные выводы из того, что увидел. Ну что же, может быть, это тебе поможет.

Бард снял с одной из полок большой коричневый саквояж из полированной кожи. Под руками Люкаса защелка легко открылась, и на стол посыпались самые разные металлические инструменты. Казимир придвинулся поближе и стал разглядывать причудливо изогнутые ножи, крючки, иглы, зубастые зажимы и заскорузлые от крови тряпки.

- Что все это значит? - со вздохом спросил Казимир.

- Ты еще не понял? - вопросом на вопрос ответил Люкас с непроницаемым лицом. - Этот человек принадлежит к новому поколению так называемых ученых. Он верит в исцеление при посредстве скальпеля и иглы, отрицая лечение при помощи снадобий и покоя. В этих банках - плоды его исследований.

Казимир посмотрел на полки новым взглядом.

- Но почему это грех? - поинтересовался он. - Если он разрезает людей или животных для того, чтобы вылечить их...

- Не вылечить... во всяком случае теперь, - небрежно объяснил Люкас, снова сгребая в саквояж блестящие инструменты. - Он начинал на кроликах и енотах, кромсая их маленькие тела в поисках ответа на свои вопросы о человеческих болезнях. Но здоровье - это капризная любовница. Она не прячет своих секретов в телах мертвых животных. Мой друг так ничего и не узнал. Он жаждал знания, чтобы спасать человеческие жизни, но знание бежало от него.

Тогда я показал ему один трюк, который знал еще мальчишкой. Я научил его, как при помощи маленькой проволочки повредить мозг кролика так, чтобы можно было разрезать его еще живым. С тех пор как этот мастер препарировал живьем своего первого кролика, он узнал гораздо больше. Мой друг изучил, как бьется сердце, как работают легкие, узнал о боли, которая живет в стеклянных глазах парализованного животного. За те восемь часов, пока кролик оставался живым, он узнал и увидел целую кучу всего.

Но из всего, что он узнал, одно пришлось ему больше всего по вкусу. Он узнал, что такое полная и безграничная власть. Он мог разрезать живое существо, он мог трогать пальцами его внутренности, он мог в любой момент прекратить работу любого органа, любой железы. В тот день он покончил со своей врачебной практикой и начал изобретать все новые и новые пытки. Постепенно он набирался опыта и научился повреждать мозг высших живых существ таким образом, чтобы поддерживать в них жизнь днями и неделями. Между прочим, я уверен, что вот за этими дверями находится его последний...

Послышался гулкий щелчок замка, и слова застряли в горле Люкаса. Казимир бросил на него испуганный взгляд, и бард сделал ему знак оставаться на месте и молчать. Полуденное солнце хлынуло в подпол, и на лестнице появились чьи-то ноги в желтовато-коричневых брюках. Несмотря на влажность, со ступеней поднялись целые облака пыли, ясно видимой в солнечных лучах.

Спускающийся в подпол мужчина был среднего возраста и довольно мускулист. Кожа его напоминала свежевыскобленный пергамент. Заметив незваных гостей, он остановился, и его лишенные всякого выражения глаза остановились на Люкасе и его ученике. Медленно-медленно его лягушачий рот растянулся в некое подобие улыбки.

- Я всегда рад гостям, - проговорил он. - Хотя я никак не разгляжу, кто вы такие...

- Это я, уважаемый фон Даакнау, Геркон Люкас. Со мной - мой друг...

- Должно быть, это тот самый Казимир, о котором вы мне рассказывали, перебил мужчина.

Спустившись с лестницы, он зашаркал к ним через комнату. Руки он вытянул перед собой, дабы ненароком не налететь на какое-нибудь препятствие. Через несколько мгновений он был уже рядом с Казимиром, и его загорелая ладонь легла на предплечье молодого человека.

- Этой самой рукой Эйрен проделал великое множество хирургических операций, - сказал Люкас. -- Не так ли, фон Даакнау?

- Этой самой рукой, заостренной проволокой и специальным порошком, - без тени улыбки сказал человек, все еще сжимая предплечье Казимира. - Пусть вас не вводит в заблуждение, что я разговариваю с вами так откровенно, - обычно я более скрытен с посторонними. Просто господин Люкас много о вас рассказывал.

С тех самых пор, как маленькие, слегка косящие глаза фон Даакнау нащупали Казимира в полумраке подвала, они ни на мгновение не отвернулись, прожигая юношу насквозь безжалостным взглядом. Казимиру стало настолько неуютно, что он вздрогнул и вырвался.

- Не хотите ли подняться наверх? Могу предложить вам чаю.

- Нет, старина, спасибо, - с необычайной сердечностью поблагодарил его Люкас. - Нам еще нужно многое сделать.

Казимир потер предплечье - у него было такое ощущение, что после прикос

новения этого хирурга-живодера плоть его заледенела.

- Вы действительно используете все эти инструменты, для того чтобы...

- Да, - безмятежно откликнулся фон Даакнау.

- Я слышал о штуке с проволокой, но для чего вам порошок?

- Большинство из моих... пациентов вовсе не хотят лечиться, - легко отозвался Даакнау. - Порошок помогает мне усыпить их.

- Почему вы это делаете? - выпалил Казимир, к которому неожиданно вернулось мужество.

Бывший врач пожал плечами и впервые за все время отвернулся. На его лице промелькнуло задумчивое выражение - это было первое выражение, которое до сих пор вообще появлялось на его лице.

- Я уверен, что вам знаком сладостный аромат чужого страха, молодой человек. Боль - это вино, а страх - то, что придает вину изысканный вкус. И то и другое доставляет мне наслаждение, однако больше всего мне нравится звук.

- Звук? - эхом отозвался Казимир,

неловко переступая с ноги на ногу. Под ногами его снова что-то захрустело.

- О, звуки бывают совершенно разными, - Эйрен слегка облизал свои широкие губы. Голос его оставался противоестественно спокойным - Готов поклясться, вы не знали, что человеческая кость может издавать совершенно разные звуки...

- Довольно! - воскликнул Казимир, чувствуя как живот его сводит судорога. - Это Люкас вас надоумил, не так ли?

Припухшее лицо фон Даакнау расплылось в сияющей улыбке Он снял со стены столярный молоток и взмахнул им.

- Позвольте я представлю вам Анну. . - просто сказал врач.