Александр Громов - Человек отовсюду

Интересно, где же мне еще быть? Куда я денусь из этого бунгало, в смысле, черного корабля? В открытый космос, что ли? Так ведь даже космоса нет вокруг нас, а есть вместо него некий внешний уровень Ореола, и что это означает – дьявол разберет.

Девочка на диване зевнула и потянулась, не раскрывая глаз. Совершенно здоровый ребенок был готов проснуться. А взгляд Вилли с каждой секундой терял осоловелость. Мой наставник трезвел просто на глазах.

– Прямо хоть в воздухе повисни, – пожаловался он, еще разок ругнувшись. – Да и то не поможет… Что смотришь? Надо было не зевать, когда можно было пить. Теперь – поздно. Ну, жизнь!..

И прибавил такое, отчего покраснел бы и завзятый похабник.

Мне стало ясно: черный корабль спешно протрезвлял своего капитана – или, может быть, подопечного? Он работал через физический контакт. Там, где тело Вилли касалось любого элемента корабля, будь то пол, стена или кресло, шла работа по нейтрализации алкоголя и выводу токсинов. В данный момент Вилли был в некотором роде частью черного корабля.

А я? Сильно пьян я не был, но легкое-то опьянение куда девалось? Само прошло? Не может быть. Следовательно, черный корабль вычистил и мою кровь, причем так, что я даже не почувствовал этого?

Может, заодно подлечил и печень?

Очень возможно. Помнится, в прошлый раз у меня побаливала голова – несильно, но все же заметно. Выходит, в тот раз корабль лишь приноравливался к индивидуальным особенностям моего организма, а теперь уже приноровился?

По мне, нет ничего хуже, когда кто-то другой решает, как мне жить. Не выношу навязчивого сервиса.

– Сейчас явятся, – сказал Вилли уже совершенно трезвым голосом.

«Век бы их не видеть», – договорил я в уме за него, ориентируясь на интонацию. Сам я держался иного мнения и был не прочь поглядеть на живых ореолитов, а особенно на то, что они мне покажут и о чем расскажут, если Вилли прав. И уж тогда я разберусь, прав ли Вилли в остальном. Сам разберусь, без подсказчиков. Многовато их было в моей жизни, всяк желал учить меня уму-разуму: мама, школьные учителя, Рамон Данте, Боб Залесски, Варлам-подпольщик, Варлам-политик, Варлам-отец… Вот и Вилли не может удержаться от того же и тоже небось добра мне желает, как и все прочие. Пожалуй, лишь Дженни не пыталась направить меня на путь истинный, но Дженни – табу. Прошлого не вернуть, во всяком случае, в человеческом мире, а если можно сделать это в Ореоле, то надо бы предварительно подумать: а стоит ли его возвращать?

Вряд ли. Что было, то прошло. Захочешь переиграть – расстанешься с уже реализованным вариантом жизни. Может, это хороший выход для тех, кому отчаянно не везло, но не для меня. Я-то как раз везунчик. Мне бы следовало уже раз десять улечься в могилу, а я все еще жив, здоров, кое-чему обучен, кое о чем информирован и даже не превратился в закоренелого мизантропа. Может, это и странно, а может, и нет, учитывая общую заторможенность людей, до которых обычно доходит как до жирафа. Есть на Земле такое животное, и мне оно дальний родственник, как и прочим людям.

– Идут, – сказал Вилли, подняв указательный палец.

Я ничего не слышал, разве что Франсуаза завозилась и открыла глаза. В тот же момент распахнулась входная дверь, и спустя несколько мгновений в гостиной появились двое.

Один – седой, но по виду еще не старик, другой – помоложе и чуть пониже ростом, темноглазый и темноволосый. Оба – худощавые и прямые как палки. Одежда обоих – род комбинезона неброских тонов, почему-то начисто лишенная швов и застежек. «Как они, интересно, раздеваются?» – первым делом вскочил мне в голову не самый умный вопрос, и дремлющий где-то глубоко во мне инженер пробормотал сквозь сон, что, наверное, эта одежда просто распадается, когда это необходимо, и вновь напыляется, когда в ней возникает нужда, причем напыляется не прямо на тело, а на границу некоего поля вокруг него. Ничего сверхсложного, такую технологию мог бы разработать и отладить даже я, а фирма «Залесски инжиниринг» оснастила бы необходимой аппаратурой не только каждую спальню, но и каждый сортир. Дороговато, но в принципе вполне реализуемо, а поле вокруг человека можно создать обычное электрическое…

Каждому – свое. Толковый инженер и под ножом гильотины будет размышлять, что еще можно оптимизировать в этом примитивном устройстве для оттяпывания головы; моя же задача в данный момент состояла в том, чтобы не сунуть ненароком голову куда не надо. Поэтому я мысленно погрозил инженеру кулаком и превратился в пассивного, но очень внимательного свидетеля.

– Приветствую, равные! – сказал Вилли чуть нагловатым тоном. Или мне это только почудилось?

Старший из гостей невнятно буркнул что-то в ответ. Он удостоил Вилли лишь беглого взгляда, а второй ореолит и вовсе не обратил на него никакого внимания. На меня, впрочем, тоже. Обоих гостей интересовала исключительно девочка, вывезенная нами с Хляби.

Только сейчас она окончательно проснулась и с великим удивлением оглядела «гостиную» и четверых незнакомцев. В глазах ребенка промелькнул испуг.

– Няня, – позвала она робко. – Няня!

«Сейчас будет истерика», – подумал я и ошибся. Седой ореолит просто-напросто сделал несложный пасс рукой, и девочка сразу успокоилась. Как будто знала нас с самого рождения, да и помещение было ей давно знакомо.

– Дядя, я хочу есть, – сказала она.

На сей раз не последовало даже пасса – из спинки дивана сам собой вырос поднос с тарелкой, наполненной чем-то дымящимся, и кружкой молока. Франсуаза сразу накинулась на еду, а я подумал, что ореолиты по-своему деликатны: не стали приказывать кораблю утолить голод девочки без всяких тарелок с питательной снедью. А ведь могли бы! Уж если корабль может сделать из пьяного трезвого, то что ему стоит накормить ребенка, сунув ему пищу непосредственно в желудок? Нет, уважили старую привычку класть пищу в рот…

Я вдруг понял, что старший ореолит – педагог, а младший – куратор, координирующий работу мусорщиков. Откуда взялось это знание, я не мог понять, но знал это твердо, как дважды два. Проклятое удивление мешало мне быстро делать выводы. Выходит, ореолиты могли внушить нечто мне или Вилли, дабы не тратить время на разговоры и объяснения. Внушаемая информация откладывалась в мозгу как бесспорная, как аксиома. Педагог и куратор. Ясно. Франсуазой займется педагог, а участь куратора – работа с второсортным двуногим материалом вроде меня и Вилли.

Пока, впрочем, куратор вел себя так, словно нас двоих вообще не существовало.

– Вкусно? – осведомился педагог, ласково глядя на девочку.

– Угу, – сказала она с набитым ртом и, проглотив, добавила: – А ты, дядя, кто?

– Мы твои друзья. Теперь у тебя будет все хорошо.