Кир Булычев - Черный саквояж. Куклы из космоса (сборник)

Петр с Костей снова стали угрюмо смотреть в окно.

И прошло, как им показалось, очень много времени, прежде чем дверь отворилась опять. На этот раз в кабинет физики вошли только директор школы Степан Алексеевич и Лаэрт Анатольевич. У обоих были очень усталые лица. Костя и Петр встали.

— Вы, ребята, домой идите, — сказал Степан Алексеевич и, развернув клетчатый платок, вытер лоб. — Идите. А вашим приятелям из двадцать третьего века вы должны сказать, что завтра прямо к первому уроку они могут придти в школу совершенно открыто и снимать все, что им надо. Должны же они сдать свой зачет по натуральной истории!

Петр и Костя, ничего не понимая, уставились на директора!

— Ах да, поворот в ходе истории, нежелательные последствия, — Степан Алексеевич усмехнулся. — Экстренный педсовет принял решение — никто, кроме учителей и вас, не будет знать, что они из двадцать третьего века. По школе будет объявлено — работают корреспонденты из… из-за какого-нибудь рубежа. Так бывает иногда. Вот вы им и объясните, что опасаться им нечего, потому что, раз педсовет принял такое решение, поворота в ходе истории не будет!

Петр и Костя кубарем скатились по лестнице, промчались по вестибюлю и выскочили на улицу. Теперь, после всех событий, можно было наконец перевести дух. Оказалось, что не так уж далеко и до вечера. Жасминный воздух, нагревшись за яркий и теплый весенний день, нес в души умиротворенность и покой. И Петр Трофименко, первым перейдя на спокойный шаг, сказал:

— Ну, кажется, все в порядке! Должно быть, удастся сохранить тайну!

Костя промолчал, и Петр понял:

— Да ты не обижайся! Я же подумал, что уже все, предали мы их! Теперь я понимаю, что выкрутиться ты никак не мог. Но они, наши учителя, просто молодцы! Все поняли! Бренк и Златко снимут свой фильм до конца, там, в будущем, спокойно сдадут свой зачет, а у нас про них никто ничего не узнает. Здорово решили на педсовете, не ожидал! Правда, — с беспокойством добавил он, — не проговорился бы все-таки кто. Аркадия Львовна меня беспокоит.

— Изобретатель тоже беспокоит, — миролюбиво сказал Костя. — Он вполне может к ним пристать с расспросами — покажи да покажи схему. А на тебя я совсем не обижаюсь. Я вообще думаю о другом. Вот о чем: жаль, что у нас с тобой нет такого карманного интроскопа.

— Зачем? — не понял Петр.

— Очень хотелось бы видеть, как все это происходило на экстренном педсовете. Ну, пошли к ребятам!

Они снова ускорили шаг, торопясь к своим новым друзьям, прибывшим из двадцать третьего века, но любознательный и склонный к анализу Костя все продолжал жалеть, что никогда он, скорее всего, не узнает о том, что происходило на педсовете, который вынес довольно неожиданное все-таки решение, потому что можно было ожидать и чего-нибудь другого…

А если б был у него действительно карманный интроскоп и вдобавок если б аппарат мог не только показывать, что происходит за глухими стенами, но и улавливать голоса, то с помощью такого удивительного прибора Костя, как, впрочем, и любой посторонний, не входящий в состав педсовета человек, стал бы свидетелем следующего…

Он увидел бы, как Лаэрт Анатольевич, бородатый, всклокоченный и очень взволнованный, влетел в учительскую в тот момент, когда все педагоги действительно были в сборе, и даже директор был здесь, а не в своем кабинете. Недоставало только Аркадии Львовны, но Лаэрт Анатольевич вспомнил, где он совсем недавно видел ее сквозь стену, выкрикнул всем, что у него есть чрезвычайное сообщение, и исчез снова.

Человек посторонний увидел бы, как учителя, ожидавшие страхового агента, переглянулись и кое-кто из них заулыбался, потому что преподаватели старшего поколения снисходительно относились к непосредственности и непредсказуемости поведения учителя физики, и как слегка помрачнело лицо директора школы Степана Алексеевича, который с некоторой опаской относился ко всему, что было связано с кабинетом физики.

Потом человек посторонний увидел бы, что Лаэрт Анатольевич снова появился в учительской вместе с Аркадией Львовной, за которой он мигом слетал на второй этаж. (Марина Букина, поняв из сбивчивых речей Лаэрта Анатольевича, что произошло нечто исключительно важное, сгорая от любопытства, тоже хотела было двинуться вслед за своим классным руководителем, но Изобретатель ее отстранил, и Марина осталась у дверей кабинета физики.)

И, наконец, человек посторонний стал бы свидетелем того, как Лаэрт Анатольевич выскочил на середину учительской с поднятой рукой, и услышал бы, как он выкрикнул:

— Внимание! В школе ЧП!

Учителя задвигались: Лицо Степана Алексеевича стало еще мрачнее.

— Рядом с нами присутствуют школьники из двадцать третьего века! — крикнул Лаэрт Анатольевич. — Я понимаю, что в это поверить трудно, и я сам долго не верил! Но это так! У меня есть доказательства! Мы столкнулись с фактом, который кажется невероятным, но тем не менее представляет гобой объективную реальность!

Учителя зашумели. Аркадия Львовна, примостившаяся на диване, резко дернула головой и собралась что-то сказать, но Степан Алексеевич тоже поднял руку.

— Продолжайте, Лаэрт Анатольевич, — сказал он устало. — Что же такое приключилось в кабинете физики на этот раз?

— Они снимали нас на пленку! — крикнул учитель физики. — Представляете, все мы, вся наша школа будет показана в двадцать третьем веке!

Степан Алексеевич омраченным взглядом обвел весь педагогический коллектив.

— Я думаю, в любом случае нам надо все выслушать до конца, — произнес директор терпеливо. — Дело в том, что мы, педагоги, воспитываем не только учащихся, но и самих себя, в том числе и друг друга. И непедагогично будет не дать высказаться нашему коллеге до конца.

Лаэрт Анатольевич продолжал высказываться. Он высказывался не голословно, а с привлечением убедительных доказательств. Так, например, он вытащил из кармана магнитофон, собранный в спичечном коробке, и воспроизвел записанный на пленку честный рассказ Кости Костикова обо всех событиях. Где-то в середине его Аркадия Львовна встрепенулась и очень громко воскликнула:

— Так и есть! Все сходится! Значит, в классе были они! Теперь я спокойна!

Запись продолжалась. Наконец прозвучали Костины слова: «Только об этом никто не должен знать, сами понимаете…», и после этого Лаэрт Анатольевич, сам очень взволнованный, выкрикнул:

— И я их тоже видел собственными глазами, но только через стену!

— Через какую еще стену? — спросил Степан Алексеевич, и тогда Лаэрт Анатольевич достал из другого кармана портативный интроскоп…

Далее человек посторонний увидел бы, как все учителя с помощью этого прибора стали по очереди смотреть сквозь стену в класс, который был по соседству, и друг на друга, как начался потом очень шумный разговор, и как все наконец гурьбой высыпали из учительской, чтобы в кабинете физики посмотреть короткий фильм, сделанный на метеоплощадке, и увеличенную схему блока индивидуального хронопереноса; как все снова вернулись в учительскую (все-таки без Марины Букиной) и здесь продолжали оживленную беседу, в которой сталкивались мнения, повышались голоса, и которая в конце концов завершилась гробовой тишиной, потому что педагогический коллектив поверил наконец — слишком уж непреложными были доказательства, подкрепленные к тому же свидетельствами Аркадии Львовны, — что все это неопровержимая правда, но нужно было еще время, чтобы привыкнуть к этой мысли.