Кир Булычев - Черный саквояж. Куклы из космоса (сборник)

Петр Трофименко угрюмо смотрел в пол. Костя лихорадочно соображал, что делать дальше Можно было бы выскочить в дверь, броситься в квартиру Трофименко и предупредить Бренка и Златко, чтобы они искали новое убежище, если не хотят неприятностей с ходом истории, но дверь была закрыта электронным замком. Отказываться и отпираться тоже не имело смысла, потому что Бренк и Златко через какое-то время шагнут в свой двадцать третий век, исчезнут, а неприятности, с какими обычно связываются искажения истины в беседе с учителем, даже с таким, как Лаэрт Анатольевич, останутся. Получалось, что теперь выход был только один — чистосердечное признание. В конце концов, подумал Костя, может быть даже и Лаэрта Анатольевича удастся убедить, что с ходом истории шутки плохи.

Изобретатель нетерпеливо потер руки.

— Ну-с, — сказал он, — отпираться бессмысленно. Готов выслушать правду, какой бы невероятной и, быть может, горькой она не была. Возможно, вы познакомились с этими ребятами, а они, судя по всему, иностранцы, с целью выменять у них какие-то интересующие вас вещи? Так бывает, но мне до этого нет дела. Я должен во что бы то ни стало увидеть аппарат. Петр Трофименко обиделся.

— Еще чего, менять у иностранцев! Мне родители из Берега Слоновой Кости все что надо присылают. Только на той неделе получили посылку. Мне джинсы «Вранглер», а бабушке — «Левис», только они ей немного велики, ушивать придется.

Костя Костиков набрал в грудь воздуха. Пора было объясняться всерьез.

— Лаэрт Анатольевич, — начал он, — послушайте меня, пожалуйста! Как вы думаете: если интересующий вас аппарат с Международной выставки, то почему надпись на нем сделана на русском языке?

— Ну, может, он в экспортном исполнении, специально для нас, — ответил Изобретатель весело, потому что понял: сейчас он все узнает.

— А что означает «2261 г.»?

— Я думал об этом. По-моему, это марка.

— Вы, Лаэрт Анатольевич, ошибаетесь, — серьезно сказал Костя. — Это означает — 2261 год. Заинтересовавший вас маломерный блок индивидуального хронопереноса еще не выпущен. Вернее, пока не выпущен, потому что будет сделан только в двадцать третьем веке, в 2261 году. И ребята, которых вы приняли за иностранцев, тоже из двадцать третьего века. Так что вы напрасно не поверили Аркадии Львовне. У нас на уроке ботаники действительно были слышны их голоса, у них стабильность хронопереноса нарушилась, а потом исчез эффект кажущегося неприсутствия, это каждый из нашего класса подтвердит, хоть завтра спросите. А неправду мы вам сначала вынуждены были сказать, потому что нельзя же, чтобы все узнали, что среди нас есть люди из двадцать третьего века. Это может привести к изменению в ходе истории, так что мы надеемся, что все останется между нами.

Лаэрт Анатольевич покрутил бородатой и всклокоченной головой.

— Это надо на педсовет, — пробормотал он.

— Да вы послушайте, — продолжал Костя терпеливо. — Все это очень просто и только на первый взгляд кажется невероятным…

И он отмахнулся от Петра Трофименко, который, недоуменно глядя на него, пытался вставить что-то свое.

Минут через двадцать Лаэрт Анатольевич., лицо которого ежесекундно менялось, отражая всю гамму переживаемых им во время Костиного монолога чувств, ударил себя кулаком по лбу, вскочил и впился глазами в схему на экране.

Костя закончил:

— Только, теперь вы сами понимаете, об этом никто не должен знать.

— Конечно! Конечно! — воскликнул Лаэрт Анатольевич, блуждая взглядом по переплетению деталей на экране. — Теперь я, пожалуй, могу предположить назначение вот этого блока… это, наверное… м-да… но вот это, вот это… Впрочем, при аппарате должна быть инструкция… не может быть, чтобы ребятам доверили, пусть они даже из двадцать третьего века…

Костя взмолился:

— Лаэрт Анатольевич, вы же не должны, сами понимаете!

— Конечно! Конечно! — Лаэрт Анатольевич спохватился, взгляд его стал более осмысленным. — Послушайте, — сказал он жадно, — ведь у них, ты говорил, есть и другой аппарат? Этот, как его… кварелескоп? Снимает и тут же воспроизводит все, как наяву… Это потрясающе! Его схему вы не видели?

— Лаэрт Анатольевич, — повторил Костя с укоризной.

— Да, да, — учитель снова спохватился. — Они снимают фильм о нашей школе, об этом никто не должен знать. Поворот в ходе истории.

— Снимали, — поправил Костя, — больше не могут.

— Снимали фильм о нашей школе, и его будут показывать в двадцать третьем веке… но ведь это значит… пашу школу…

Пораженный какой-то новой мыслью, Лаэрт Анатольевич сначала замолчал, потом обвел взглядом кабинет физики, и взгляд этот был таким, как будто здесь он все видит впервые или, во всяком случае, по-новому.

— И кабинет физики… — пробормотал преподаватель.

Еще некоторое время он стоял, прикрыв глаза и прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом в Лаэрте Анатольевиче что-то сработало, и он бросился к двери с криком:

— Это все равно надо на педсовет! На экстренный педсовет! Они же сейчас все в учительской, потому что ждут страхового агента, от несчастных случаев все будут страховаться!

Он задержался, но только на мгновение, выкрикнув ребятам:

— А вы меня ждите здесь!

Дверь захлопнулась.

Петр Трофименко, все это время угрюмо молчавший, дернул за ручку, но дверь, конечно, держал электронный замок, и надо было знать его секрет, чтобы уйти. Петр уселся за один из столов и стал мрачно смотреть в окно. Костя было устроился рядом с ним, но Петр тут же пересел за другой стол и с ненавистью произнес:

— Эх ты! Они же нас просили, доверились нам, а ты!

— Но ведь иначе было никак нельзя, — не очень уверенно ответил Костя. — У него ведь была все доказательства. Он взял бы да и пошел к тебе домой и сказал твоей бабушке, что видит сквозь стену, а она говорит неправду. К тому же я не думал, что он тут же побежит на педсовет.

— Ты лучше замолчи! — угрюмо посоветовал Петр. — Я с тобой больше не желаю иметь никакого дела.

Костя замолчал; он стал анализировать ход событий. И медленно, в тишине и молчании потянулись минуты. Наконец дверь с треском распахнулась, и в кабинет физики, мешая друг другу, ворвались директор Степан Алексеевич, математичка Елизавета Петровна, англичанка Лидия Григорьевна, химик Борис Николаевич, физкультурница Галина Сергеевна, географичка Тамара Игоревна, преподаватель музыки Элеонора Сигизмундовна, литератор Петр Ильич, исторична Вера Владимировна, а также, конечно, Лаэрт Анатольевич и Аркадия Львовна, которая тащила за руку Марину Букину, упиравшуюся, но, вероятно, только для вида. На вставших было, как положено, Петра и Костю никто не обратил никакого внимания, потому что Лаэрт Анатольевич сразу же бросился к клавишам пульта дисплея, и раз за разом на его экране стала проходить сцена на метеоплощадке. Раз за разом шоколадный Златко копался во внутренностях блока индивидуального хронопереноса, Бренк сидел рядом с ним, а через кусты жасмина продирались Петр Трофименко и Костя Костиков, потом весь экран дисплея занимала крупным планом внутренность блока индивидуального хронопереноса с пальцами Златко, и все начиналось сначала. Затем Лаэрт Анатольевич выключил дисплей, и вся компания, сыпя односложными восклицаниями, исчезла столь же стремительно, как и появилась.