Александр Громов - Первый из могикан

— А на можжевеловом что, хуже? — спросил дядя Лева и закашлялся, глотнув ненароком дыма.

Никто не поддержал тему. Из десяти человек, греющихся возле нодьи, разложенной на очищенной от снега площадке возле действующей коптильни, тема заготовки мяса интересовала сейчас только Гришу.

— Ну ясное дело, хуже! Хотя, по правде сказать, ненамного. Тут некоторые и на березе коптят, а в ней, между прочим, до Первоматери дегтя. Возгонка идет.

— Ты проверял? — спросил, откашлявшись, дядя Лева и полез тереть заскорузлым пальцем слезящиеся глаза. — Умный больно. Ты химик?

— Чего тут химичить? На вкус не чувствуется, что ли? Ольха нужна.

— Нет ольхи, всю извели. Гурман. Неймется тебе, так сходи за излучину, там ольха еще есть.

— Ага! — обиделся Гриша. — В такую погоду? Мечтаешь, чтобы я заблудился? За излучиной родники и лед слабый. По-твоему, нас слишком много, да?

— А по-твоему, кто-то другой должен идти, потому что ты любишь вкусно пожрать?

— Да нет, я так, — сменил тон Гриша. — Скучно же. Поговорить не с кем и не о чем.

— Тогда спи, — посоветовал дядя Лева. — Хочешь, в землянку иди, хочешь — прямо здесь. За мясом я послежу.

— Надоело спать. После смерти выспимся, а повезет — так в шахте. Чем еще там заниматься?

— Вот там и наговоришься всласть… если взрывная волна тебе свод на голову не уронит. Ты коры, коры побольше в огонь подбрось. Дыма мало.

— Хватит дыма, — простуженным басом сказал Тамерлан. — Дышать нечем. Настоящий городской смог, ей-ей.

— Ха, городской! — немедленно отозвался Гриша и все-таки подбросил в костерок немного тальниковой коры пополам с мелко нарубленными сырыми ветками. — Ты городской смог когда-нибудь нюхал? Так, чтобы настоящий?

— В кино видел.

— Ага, в кино! В историческом фильме небось? Бабское вранье. Не было никогда никакого смога.

— Это почему же не было?

— Потому что миф это древнегреческий! Ну ты сам посуди: вот, скажем, ты оказался у власти. Да-да, именно ты. Или он, или я, или вот они… — Гриша замахал руками, указывая то на дядю Леву, то на Тамерлана, то на Ваню Динамита с Гойко Молотилкой. — Мы что, полные кретины? Нам что, надо всего побольше и даром? И за это мы готовы потравить все на свете и сами дышать всяким дерьмом? А после нас хоть потоп, да?

— Так насчет потопа — это мужик сказал, и как раз облеченный властью. Король вроде.

— Ерунда! Это его шлюха сказала, а она безмозглая была, потому что бургундское тянула, как помпа. Пропила мозги. Ее так и прозвали — Помпа Дура.

— Ты это где вычитал? — поинтересовался дядя Лева.

— Между строк! Уметь надо. Бабы нам врут, и дураки уши развешивают, а умные люди подвергают все сперва сомнению, а потом анализу…

— Может, поделишься опытом, аналитик? — Дядя Лева прищурил глаз. — Обучи методу, а?

— Да запросто! — Разгорячившийся Гриша не почуял сарказма. — О ней вот что написано: уродина, притом костлявая. Померла опять же еще не старой. Умному достаточно: хронический алкоголизм! А тому парню, королю, прямая выгода, коли не брезглив: накачал эту Помпу винищем — и раскладывай ее как хочешь, ей уже все до Первоматери. Он над нею шутки шутил: напоит ее вдрабадан, нальет ей в тарелку вместо супа воды с лягушками, прямо из пруда, так она их ловит и ест — во, думает, какие фрикадельки шустрые… Не веришь?

— Верю, — сказал дядя Лева, пряча усмешку. — Кстати о лягушках. Ты за мясом смотришь, мифотворец?

Гриша потрогал мясо:

— Не, еще рано. Пусть повисит.

— Тогда иди еще веток наломай. Далеко не отходи, н о и быстро не возвращайся. Осознал задачу?

— Нет.

— Надоел, — пояснил дядя Лева. — Балаболка. Иди, иди. В ушах от тебя звенит.

— А почему я?

— Потому что правило забыл: о хлебе, соли, выпивке и раскладывании баб — молчок. Был уговор? Был. Шагом марш.

Обиженно кряхтя, Гриша поднялся с подстилки из лапника, кряхтя, перелез через сугроб и скрылся из виду. В последние месяцы он все делал кряхтя — никак не мог приспособиться, хоть и был самым молодым среди беглецов. Остальные, кто выжил, давно заматерели, привыкли к таежной жизни, обросли дремучими бородищами и органично вписывались в окружающую среду. Выдержали лютую зиму, и это главное. А весны не увидят. Весна в эти края приходит в конце апреля, и увидит ли ее хоть кто-нибудь — большой вопрос.

Третий день держалась оттепель. С хвои капало в просевшие сугробы, а иногда с какой-нибудь грузно провисшей под тяжестью снега пихтовой лапы с шумом рушился подтаявший пласт. Мокрая овчина непогоды плотно легла на тайгу. Облака прекратили бег, прижались к земле, смешались с туманом. Мир съежился. Видимость — двадцать шагов.

Хорошо еще, что догадались заготовить впрок большой запас топлива. Очень пригодилось. В такую погоду инстинкт самосохранения не велит далеко отходить от лагеря, а все сушины поблизости давным-давно спилены. В промерзлом зимнем дереве почти нет соков, и, спиленное сонным, но живым, оно может дать пищу обычному костру «шалашиком», а все же не нодье.

Пора бы снова на охоту — добыть кабанчика, а то и лося. Можно взять и медведя, если отыщется еще одна берлога, благо опыт уже есть. Из того, что добыли на прошлой охоте, уже почти все засолено и прокопчено. Нужно заготовить много мяса, очень много, не брезгуя ни волком, ни филином, ни росомахой. Все сгодится. Зайчатина и тетеревятина — ну, это просто деликатес. Оружия достаточно, боеприпасов пока хватает. А попробуй выйди на промысел, когда ни зги не видно! Ясно, что ничего не добудешь, да еще вернешься ли сам? Сомнительно.

Зато вероятность, что в такую погоду над головой протарахтит, буравя ротором воздух, вертушка, — ноль целых ноль десятых, а значит, можно не слишком прятаться. Вполне позволительно разжечь нодью и поваляться возле нее на подстеленных еловых лапах. Тут и спать можно. Даже лучше, чем в надоевшей землянке на надоевших полатях под вечным пологом сизого дыма, лениво вываливающегося через продух в кровле.

Оно, конечно, пролетающий над облаками самолет, оснащенный тепловизором, засечет нодью куда надежнее, чем коптильню или топящийся очаг в землянке, — ну так что же? Засечет, значит, судьба. И еще не факт, что печальная: мало ли кто ночует в тайге, совсем не обязательно беглые эксмены. Кто вообще станет организовывать поиск с воздуха? Чего ради?

А если даже организуют поиск и правильно идентифицируют цель, то еще вопрос, постараются ли обязательно уничтожить горстку беглых. В прежние времена, конечно, постарались бы, не о чем и говорить. Теперь, надо думать, пренебрегут — нынче у них иные проблемы.

То есть одна проблема. Проблема охотника, который вдруг обнаружил, что стал дичью. Разве промысловик будет продолжать выцеливать белку, если сзади на него навалился медведь? Это же нужно иметь какое-то совсем ухе извращенное, но пламенное чувство справедливой ненависти, чтобы оставшиеся двадцать восемь… нет, уже двадцать семь дней посвятить одной цели: добиться, чтобы эксмены-преступники погибли раньше всего человечества — пусть на сутки, пусть на час, но раньше!