Сергей Галихин - Последний хранитель вечности

От таких мыслей слюна стала выделяться более активно. Мда. Водочки бы сейчас не помешало. А то уж как-то совсем нехорошо на душе. Стоп! В рюкзаке есть спирт. Паша ни разу в жизни не успокаивал нервы алкоголем, но сейчас, похоже, другого выхода просто не было. Даже если отбросить всё, что случилось в последнее время, произошедшего только за сегодняшний день хватит на две жизни. Нервы и вправду были на пределе. Один маленький срыв – и истерики не избежать. Крышка у фляги была огромной, в неё входило грамм семьдесят. Паша не любил «греть» стакан и поэтому, сделав выдох, сразу же выпил спирт. По телу пробежали приятные иголочки, появилось лёгкое головокружение. Всё тело налилось слабостью, руки и ноги обмякли, из мышц улетучивалось напряжение. Съев своё «жаркое», Васильков почувствовал, что этого не достаточно. Еще бы, за весь день был только один привал, на холме. Да и от алкоголя у Паши проснулся аппетит. Процедуру с веточкой пришлось повторить. Уже совсем стемнело. Ярко-оранжевые искры, взлетая к черному небу, быстро гасли, капельки жира с треском вспыхивали на углях. От костра исходил очень вкусный запах. Небо было щедро усыпано звёздами. Невозможно поверить, но на нём был виден Млечный Путь, различалась Большая Медведица. Ночь…

За последние четыре месяца Васильков постепенно начал её боятся, а раньше любил. Паша любил ночью думать. Перед сном на ум приходят занятные идеи. А сейчас ясность была лишь в том, что он остался один. Один среди бескрайнего звёздного пространства в этом мире, да и в своём тоже. Конечно, жив отец, всегда мог выручить дядя Лёша, но… душа… душа была пуста. Хотя нет, правильнее будет сказать, не пуста, а опустошена. Сейчас там жила скорбь и ненависть. Лишь из дальних уголков изредка выходила любовь и пыталась занять своё привычное место. И от этого становилось еще тяжелее. Васильков не знал, удастся ли ему выжить или нет. С таким противником он столкнулся впервые. Паша стоял один посреди темноты, не зная, в какую сторону сделать следующий шаг, откуда ждать очередного удара. Противник же был весьма расчетлив. Занимаясь этим на протяжении тысячелетий, он получал удовольствие от подобной, только ему понятной игры. Как маньяк, втыкая спицы в тело жертвы и поворачивая их, он улавливал каждый стон, каждый импульс страдания и боли. Он всегда был на шаг впереди. Но это только пока. Всё может быть и иначе. Если найти летопись, то Капюшон лишится права выбора хода. В летописи много разгадок, и поэтому добраться до неё нужно первым. Костёр почти погас. «Побрызгав» на еле тлеющие угли, Васильков забрался на дерево. Ночь была тихая. Сон взял верх сразу же, как только Паша закрыл глаза.

Проснулся Васильков от громкого пения птиц. Они переговаривались на тысяче языков, и, кажется, у пернатых были хорошие новости. Если внимательно прислушаться, то в гомоне можно было уловить музыку. Солнце поднялось уже довольно высоко. Его лучи пробивались сквозь листву, словно желтые иглы. Сидя на толстой ветке и свесив ноги вниз, Васильков посмотрел на часы. Часы показывали половину десятого. Пора было продолжать путь. Спрыгнув на траву, Паша сделал несколько физических упражнений (жалкое подобие, скорее даже пародия, утренней гимнастики), закинул рюкзак за спину, нацепил меч и продолжил путь. За первым поворотом дорога стала шире, но, так же как и вчера сильно петляла. Через пару часов появились первые признаки человеческой деятельности. Спиленные и аккуратно сложенные деревья, следы от телег. Прошло еще минут сорок, но Васильков так никого и не встретил. После очередного поворота могучий корабельный лес закончился, и перед Павлом раскинулось золотое поле пшеницы, наискосок разрезанное рекой. Дорога переходила реку по мосту и терялась где-то в золоте поля.

«Чертовщина какая-то! – думал Паша. – Пилят деревья, косят траву, сажают пшеницу, а вокруг ни души». У реки Васильков остановился, выбирая спуск поудобнее и направился к тропинке ведущей к воде возле свай моста. Спускался Паша медленно, с детским любопытством разглядывая деревянную конструкцию неведомой цивилизации. К его большому удивлению мост ничем не отличался от обычного моста, стоящего где-нибудь под Тверью. Сваи и перекладины были сбиты железными скобами, доски и бревна были тщательно зачищены. На дне реки, наполовину занесенный песком, ржавел обруч от бочки. Маленькие пескарики стояли стайкой на песчаной отмели, возле осоки, растущей из-под берега, резвились водомерки. Васильков снял поклажу, наклонился к воде и зачерпнул из реки полную пригоршню. Вода была прозрачной, её капли, падая в песок, блестели на солнце словно бриллианты. Стоя на коленях, Паша снова зачерпнул воду руками и бросил её себе в лицо. Это было волшебно. Прохладная влага, ударила в разгоряченную кожу и разлетелась тысячей брызг. Стекая по шее, она попадала за воротник и дальше, вниз по телу, заставляя его ёжиться. Паша брызнул второй раз, затем третий…

Васильков плескался как ребенок, совершенно не думая об этом. Умыться холодной водой из реки – что может быть лучше в дороге. Протирая глаза, Паша вставал с колен и начал разворачиваться, когда чья-то сильная рука ударила его между лопаток. Васильков потерял равновесие и, растопырившись как лягушка, шлёпнулся в воду. Кто-то бултыхнулся рядом и обхватил его руки, прижимая их к бокам. Захлебываясь, Паша взвился ужом. На мгновенье ему удалось освободиться от объятий. Все еще находясь под водой, он упёрся ногой в грудь нападавшему и, изо всех сил оттолкнувшись от него, ушел в сторону. Сдерживать дыхание больше не было сил. Васильков буквально выпрыгнул над поверхностью воды, с сиплым ревом делая глубокий вдох. Он лишь успел заметить, что с берега ему на голову прыгнули еще две тени. Паша снова нырнул и ушел в сторону. И опять в легких оказалось воды больше чем воздуха. Задыхаясь и откашливаясь, он выскочил на поверхность, вздымая фонтан брызг. Вода еще стекала с волос, закрывая глаза мутной пеленой, и Васильков успел лишь заметить опускающуюся на его макушку дубину. Она легла так ловко, что Паша потерял сознание. Это похоже на то, как будто вы сидите в кинотеатре, а в проекторе рвётся плёнка. Только на экране остаётся свет. А здесь…

Щелчок выключателя и свет погас.

Когда Васильков пришел в себя телега, на которой он лежал, подъезжала к лесу. В глазах у него всё прыгало, голова сильно болела. Паша лежал на соломе сложенный пополам, с руками, привязанными к ногам. Во рту у него была палка, привязанная к голове. На задке телеги сидел милый мальчик и не сводил с пленника голубых глаз. Собравшись с силами, Васильков попытался поднять голову. Человек сидящий справа от него краем глаза заметил это. Он обернулся, посмотрел на пленника какое-то время, после чего кулачищем, его тыльной стороной, стукнул Василькова по тыкве (схожесть заключалась в пустоте звука). Выключатель снова щелкнул. Единственное, что Паша успел разглядеть в человеке, это тупой, мутный как у быка, взгляд.