Джордж Мартин - Неистовые джокеры

Сейчас у микрофона стоял Хартманн.

— …настало время принять друг друга. «Время миру», как говорится в Библии. Не только миру во всем мире, но миру в душе каждого из нас. Время каждому из нас прислушаться к своему сердцу, будь то сердце натурала, джокера или туза. Время не забыть прошлое, но научиться смотреть на него и говорить себе: это моя жизнь, и я не стыжусь ее, однако теперь настала пора взглянуть в будущее. Благодарю вас.

В небе кружил полицейский вертолет. Фортунато поднял глаза и увидел, как Черепаха медленно проплыл над парком и снова скрылся из виду.

Чернокожий туз примерно представлял себе, где находится Малыш Динозавр. На таком расстоянии он мог смутно видеть то, что видел мальчишка, и сумел сориентироваться по положению Хартманна, который занял место на краю сцены.

Есть. Мальчишка был в пятнадцати — двадцати футах, и в кои-то веки одетый, что означало — он пришел сюда в человеческом облике и пока в нем оставался. Он небрежно привалился к фонарному столбу в добрых пятнадцати футах от собственного постаревшего двойника — по всей вероятности, отца.

Облаченная в деловые костюмы публика сдержанно, с достоинством, поаплодировала, и парнишка обвел их взглядом. Уголок его губ презрительно дернулся. Фортунато понимал, что он чувствует. Возможно, когда-то в подобных церемониях и присутствовала искренность, но теперь все они превратились в сборища скучающих людей, слушающих не менее скучающих ораторов. В этих выступлениях участвовали лишь те, кому необходимо было, чтобы их заметили, те, чье присутствие здесь отвечало их политическим интересам.

И еще те немногие, кому действительно было не все равно: восторженные мальчишки, еще не утратившие иллюзий относительно сверхъестественных способностей. Они действительно верили в четкую и однозначную грань между добром и злом и жаждали уничтожить несправедливость.

Фортунато рассматривал дикую карту как нечто сродни аладдиновой лампе подсознания. Вирус переписывал ДНК человека в соответствии с тем, что обнаруживал в глубине его души. Если тебе не везло, он выуживал оттуда кошмар и в случае выживания становился джокером. Но порой вирус натыкался на жилу чистой страсти, вроде любви Арни к динозаврам и комиксам. И хотя отчасти вирус сыграл с мальчишкой злую шутку, он позволил ему воплотить свои мечты в жизнь. Шутка заключалась в законе природы — законе сохранения массы. Арни способен был превратиться в любого динозавра, какого только он мог себе представить, но его масса при этом оставалась неизменной. Если он становился тираннозавром, то это был тираннозавр трех футов высотой. Сейчас ему было уже четырнадцать, и он, как и всякий подросток, был полон юношеского гонора и уверенности в собственном бессмертии.

— Эй, — окликнул его Фортунато, — Эй, малыш!

Арни обернулся на зов.

Его рука отлетела в сторону, потом пронеслась по воздуху и кувырком полетела по мостовой. Фортунато и мальчишка еще мгновение стояли столбом, пока не осознав произошедшего. Потом из разодранной культи фонтаном хлынула кровь, и в воздухе запахло бойней.

Парнишка начал превращаться. Даже с оторванной рукой инстинкты не подвели его. Уцелевшая рука съежилась и покрылась жесткой чешуйчатой шкурой. Бедра разрослись, живот запал.

Фортунато выпустил на волю всю свою энергию и попытался остановить время. Люди вокруг него замедлили свое движение, но кровь продолжала неослабными толчками вытекать из раны.

Это Астроном! Отгораживает мальчишку от силы, которая может спасти его! Фортунато бросился к Арни. Он бежал словно в ночном кошмаре — воздух был как жидкий цемент, он высасывал из него силы.

Мальчишка уже потерял слишком много крови. Она собиралась лужами вокруг его кроссовок, пропитывала отвороты джинсов. Он не мог завершить свое преображение. Его левая рука превратилась в огромный, похожий на косу коготь, и Малыш Динозавр тщетно размахивал им перед собой. Лицо его все еще оставалось человеческим, если не считать выпятившейся нижней челюсти. В глазах его, сменяя друг друга, промелькнули сначала потрясение, затем ярость, потом страх и наконец беспомощность.

Из горла Арни полетели клочья плоти. Поток крови из плеча замедлился — теперь она хлестала из раны на шее.

Малыш начал оседать. Голенастые ноги и длинный жесткий хвост остановили падение на полпути. Грудная клетка разверзлась, и сердце выкатилось прямо на асфальт, затрепетало на ярком солнечном свету, конвульсивно содрогнулось и затихло.

Мгновение спустя рядом с истерзанным телом парнишки возник тщедушный человечек — лишь немногим выше пяти футов. Он был закутан в длинную черную рясу, забрызганную, а местами и пропитанную кровью. Голова его казалась чересчур огромной для хилого тела; глаза скрывались за толстыми линзами очков.

Они уже встречались. Впервые — в храме египетских масонов в Джокертауне, семь лет назад. Тогда Фортунато видел его глазами женщины, которую любил, — теперь Эйлин была мертва. Второй раз они столкнулись во время штурма Клойстерса.

— Я ждал тебя, — проговорил Астроном жутким нечеловеческим голосом. — И уже начал думать, что ты так и не появишься и мне придется начинать без тебя.

Фортунато никак не мог преодолеть незримый барьер, не дававший ему приблизиться к Астроному ближе чем на двадцать футов.

— Почему мальчик? — спросил он. — Ради всего святого, зачем тебе понадобился мальчишка?

— Я хотел, чтобы ты знал — я больше не шучу. — Он обнюхал окровавленные пальцы. — Все вы умрете. К четырем часам никого из вас не останется в живых.

Он взглянул на возвышение — его глаза обежали толпу, как будто разыскивали кого-то отсутствующего. Он кивнул про себя и улыбнулся.

— К четырем часам? — Фортунато перешел на крик. Он пытался прорваться сквозь силовое поле, которое сдерживало его. — Почему именно к четырем? Что такое случится в четыре?

В эту секунду силовое поле рассеялось, и он полетел вперед, потеряв равновесие. Астроном исчез. Время снова понеслось с обычной скоростью. Глаза Фортунато были прикованы к отцу Малыша, который увидел то, что осталось от его сына, и дико закричал.

Спектор прикончил пиво и едва удержался, чтобы не рыгнуть. «Прорва», бар, расположенный между 27-й и 28-й улицами в полуквартале к западу от парка Челси, притулился поодаль от главных городских артерий, так что ему удалось избежать наплыва туристов. Местных это местечко отпугивало своей дурной славой — здесь то и дело вспыхивали драки. За стойкой, кроме него, сидели еще двое, все столики были заняты. Единственными источниками света были неоновые рекламные вывески и телевизор. Из задней комнаты доносился стук бильярдных шаров.