Джордж Мартин - Неистовые джокеры

Спектор сел и попытался определить, куда его забросили, затем поднялся и поковылял по узким мосткам, держась за холодные перила. Перед ним простиралось пустое и темное поле стадиона «Янки». Этот недоносок ему еще заплатит! Да и он сам тоже хорош — не узнал в портье Фэтмена! Надо было осторожнее. Теперь книги пропали, и ему придется справляться с Астрономом в одиночку.

— Вот придурки! Забросили меня к черту на кулички, в Бронкс.

Спектор шмыгнул носом и принялся озираться в поисках спуска, наконец спустя несколько минут заметил лесенку. До асфальтированной дорожки внизу было добрых пятьдесят футов. Он осторожно спустился, оттопырив ногу, чтобы не задеть ни за что искалеченной ступней, — ткань, пытавшаяся превратиться в пальцы ног, отозвалась пульсирующей болью. Пятьдесят футов до дорожки были преодолены за десять минут.

Спектор огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь такого, чем можно было бы воспользоваться вместо костыля. Безрезультатно. По ту сторону ограды не было ничего, кроме крутого спуска. Спектор поковылял по краю дорожки к трибунам, уверенный, что это единственный способ выбраться со стадиона.

Кое-как перебравшись еще через одно ограждение — похоже, выше располагался правый сектор открытой трибуны, — он споткнулся о коробку, набитую пакетиками арахиса, и с воплем упал.

Свет ударил ему в глаза почти мгновенно.

— Ни с места, приятель.

Сам обладатель голоса оставался в темноте. Что-то щелкнуло — наверное, предохранитель на револьвере.

— Помогите! Мне нужен врач. Посветите на мою ногу.

Ему нужно было во что бы то ни стало подманить сторожа поближе, чтобы можно было увидеть его глаза.

Сторож осветил фонариком пострадавшую ступню — она была черно-багровая в том месте, где ее придавило книжками.

— Боже правый! Что с вами приключилось?

Он был совсем близко, но его глаз Спектор все еще не мог разглядеть. Он вытащил из кармана зажигалку и щелкнул ею. В свете крошечного огонька глаза сторожа показались льдисто-голубыми, очень красивыми. Спектор впился в них взглядом. Мужчина приглушенно пискнул, смерть навалилась на него, мгновенная и неумолимая. Он упал наземь и затих.

Спектор обыскал труп, забрал у сторожа фонарь и ключи. Если он сумеет добраться до какой-нибудь из раздевалок, возможно, там найдется что-нибудь такое, чем можно перебинтовать ногу. И уж точно он найдет там что-нибудь, из чего сделать костыль, а возможно, и смену одежды.

Он похромал по пандусу на трибуны и начал спускаться по ступенькам, ведущим на поле.

— Крысы — мои самые верные помощники, — сказала Вонищенка. — Я собираю впечатления у всех, у кого только могу, — а их здесь уймы.

— «Нью-Йорк глазами крысы», — усмехнулся Джек, — Думаю, такого путеводителя нигде не встретишь.

По улице вилась змейка танцующих — джокеров или натуралов, переодетых джокерами, не разобрал. Танцующие подожгли несколько машин-развалюх, стоящих на погрузочных площадках. Хотя, возможно, они и не были развалюхами до того, как к ним поднесли факелы. Теперь уже сказать было трудно. Как бы то ни было, сейчас они весело пылали, и в воздух поднимались клубы жирного черного дыма.

Джек и Вонищенка заскочили в «Террифик Пицца», чтобы чего-нибудь попить, оба умирали от жажды.

— Ну и пойло, — сказал Джек продавцу, поморщившись от вкуса напитка.

— Тоже мне, ценитель! — фыркнул продавец. — Не нравится — ступайте на улицу, покупайте газировку у иммигрантов.

— Идем, — сказала Джеку Вонищенка, мысленно намекнув шести сотням крыс с заднего двора ресторана наведаться в кладовые, где хранятся сыр и тесто.

Они вышли на улицу, и Джек вдруг ахнул:

— О господи!

— Что случилось?

— Идем.

Цепочка танцующих уже начала распадаться, Джек остановился перед одним из них. Это был высокий темнокожий мужчина, на нем был шутовской костюм дикаря, на шее висело длинное ожерелье из перьев и цветных бусин. Его кожа казалась иссиня-черной в мерцающем свете ртутных ламп и бликах догорающих огней и блестела от испарины. Но капли, скатывавшиеся по его лицу, были струйками крови, которые текли из глубоких порезов у него на щеках. Глаза, обведенные кругами белого грима, казались двумя бездонными провалами.

— Dieu! [19] Здесь: черт возьми (фр.). — воскликнул Джек. — Жан-Жак? Это ты?

Танцор остановился и уставился на Джека. Вонищенка подошла к ним поближе и смотрела во все глаза.

— Ты узнал меня, — сказал Жан-Жак грустно. — Прости, друг мой. Теперь, когда я больше не человек, никто не должен знать, кто я такой.

Джек нерешительно протянул к нему руку, потом отдернул ее.

— Твое лицо — что ты с ним сделал?

— Разве я не похож на джокера?

— Ты — не джокер, — отрезал Джек. — Ты мой друг. Ты болен, но ты мой друг.

— Я — джокер, — твердо ответил Жан-Жак. — На мне лежит печать смерти.

Встретив ошеломленный взгляд приятеля, чернокожий мужчина взглянул на него в ответ, потом легонько провел по щеке Джека кончиками пальцев. Прикосновение было мимолетным и ласковым. Все остальные танцоры окружили их. Джек понял, что все они — натуралы, облаченные в диковинные наряды, кто в яркие и нестерпимо кричащие, кто в темные и утонченно причудливые.

— Прощай, друг мой Джек. Я буду скучать по тебе. — Жан-Жак отвернулся и начал скандировать буквы: — В — И — Ч!

Остальные танцоры подхватили.

— В — И — Ч! — загремело над улицей.

— ВИЧ? — переспросила Вонищенка. Они так и остались стоять на мостовой, а Жан-Жак и остальные танцоры стремительно унеслись прочь.

— Вирус СПИДа, — бесцветным голосом пояснил Джек.

— О. — Вонищенка как-то странно на него посмотрела. — Жан-Жак… так, ты сказал, его зовут?

Джек кивнул.

— Вы с ним…

— Друзья, — сказал Джек. — Очень близкие друзья.

— Больше, чем просто друзья?

Он кивнул.

— Поговорим, когда все это закончится. — Женщина пыталась заглянуть ему в глаза.

— Прости, — сказал Джек и зашагал было прочь.

— За что? — Она поймала его за руку. — Идем. Я серьезно. Поговорим потом. — Она протянула руку и коснулась его лица — точно так же, как это несколько минут назад сделал Жан-Жак. Его щека была колючей от щетины. — Идем, — повторила она. — Мы так и не нашли Корделию.

Их взгляды встретились. «Теперь все будет совсем по-другому», — подумал каждый. Но ни один из них не знал, как именно.

Душ был обжигающе горячим, но Спектор именно такой и любил. Брызги летели в разные стороны, горячие струйки сбегали по тощему телу. Он открыл рот и набрал в него воды, пополоскал и сплюнул ее. Нога все еще болела, но боль уже стала привычной.

Спектор выключил душ и пошлепал по холодному кафельному полу к шкафчикам, все еще оберегая больную ступню. Теперь он хотя бы был чистым и, довольный этим ощущением, принялся насвистывать «Возьми меня на бейсбол», но скоро перестал. Его свист эхом отражался от кафельных стен. Раздевалка оказалась куда менее роскошной, чем он ожидал. Простые души и шкафчики да деревянные скамьи для сидения. Почти как в обычной школе.