Юрий Никитин - Скифы

— И слава богу, — буркнул Крылов.

— Вот и отвечайте, — закончил участковый. — Я все версии проверяю. Я должен исключить, к примеру, нападение из-за неверно разделенной добычи?

— А теперь исключили? — спросил Крылов саркастически.

— Исключил.

— И что осталось?

— Да так…

— Но что же?

— Основная причина, — вздохнул участковый. — Но, боюсь, она самая главная. Даже единственная. Но, увы, достаточно серьезная.

Сердце Крылова сжалось. Неужто первые реакции на скифизацию?

— Ка… кая?

— Очкарик, — ответил милиционер очень серьезно. Он бросил взгляд на могучие залысины пострадавшего, поинтересовался: — А когда похолодает, вы, наверное, даже шляпу носите?

Крылов перевел дух. Да, в России этот повод посерьезнее для тычка в зубы, чем умные теории о превосходстве одной нации над другой или смене правительства.

Итак, милиция предположила, что четверо здоровенных лоботрясов просто решили поразмяться, а нет слаще корма для кулаков, чем беспомощный очкарик. Иногда в таких случаях, войдя в раж, вообще забивают до смерти. Ему еще повезло.

Бред, подумал он хмуро. Похоже, но что-то не так. Слишком уж не похожи эти четверо на подгулявших лоботрясов. И били без злобы, словно выполняли привычную работу. Подгулявшие могли бы в самом деле забить, к тому же подгулявшие больше бы вопили, суетились, толкались, ударов было бы намного больше, но ушибов меньше. А эти превратили его в мешок, наполненный раздробленными костями. Во всяком случае, он чувствует себя именно так.

Однако то ли молодость, то ли звериная жажда жизни, но сломанные ребра и три сломанных пальца срастались быстро, без осложнений, без сепсиса. Черные кровоподтеки превращались в безобразные желтые пятна, опухоль спадала, взамен четче выступали свежие шрамы. Медсестра почти каждый день снимала швы, уверяла, что эти грубые безобразные шрамы, вздутые как лиловые валы, за пару недель рассосутся.

Крылов кивал, но, когда смотрел в зеркало, жалел, что рассосутся все. Уже присмотрел пару, которые пусть лучше остались бы. Вид как у бурша, красивый и загадочный шрам чуть ниже скулы, с ним его вообще-то заурядное лицо приобретает черты значительности…

В больнице он пролежал трое суток. Врачи настаивали, чтобы пробыл дней десять, если не пару недель, но Крылов, как доброволец на фронт, рвался из госпиталя домой за комп.

Да и будут неприятности с работой: если там станет известно, то шеф может потребовать, чтобы он каждый день являлся на службу от и до. Словно это уберегло бы!

В больницу за ним заехал Замполит. С ним явились Ласьков и Бабай-ага, все трое помогли одеться, Крылов не хотел появляться дома в халате. Он чувствовал, что в состоянии идти сам, но друзья почти что отнесли на руках, усадили на заднее сиденье, даже укрыли, как паралитику, ноги старым пледом, больше похожим на вытертую половую тряпку из погребального кургана скифов.

— От моего Рекса остался, — объяснил Замполит скорбно. — Он так его любил… Когда стал старым, помню, даже ходил под себя только на этом пледе…

Крылов не дрогнул лицом, он не кошатник, у него самого совсем недавно умер пес от старости, проглотил таблетку анальгина, но плед брезгливо отодвинул.

— Поехали. Мог бы и вчера!

— Вчера было нельзя, — ответил Замполит.

Машина с преувеличенной осторожностью развернулась.

— Можно, — возразил Крылов. — Никаких процедур больше не было. Только температуру три раза в день измеряли, но это я и дома умею…

— Да при чем ты, — удивился Замполит. — Я брызговики вчера менял.

Дверь по звонку открыла Лилия. А дед, явно услышав звонок в прихожей, тоже поднялся, вышел. Когда Крылова перенесли через порог, дед прошаркал навстречу, молча обнял.

— Дед, — сказал Крылов, скрывая неловкость. — Вот теперь можешь мной гордиться. Морда побита, ребра сломаны!.. Даже очки, сволочи, разбили.

Дед осторожно похлопал по спине.

— Ты крепок, — ободрил он. — Моя кость! Иди ложись, теперь я за тобой поухаживаю…

Замполит рассмеялся, Лилия властно увела деда в его комнату и едва не приковала к постели наручниками. Минут пять звонила, переносила свои дела, сбегала вниз, через десять минут привела, к великому изумлению Крылова… Яну!

— Вот, — сказала она, запыхавшись, — добрая самаритянка, она посмотрит за вами двумя. Что глаза таращишь? Мир тесен, кое-что о тебе слышали. Черт, почему у вас так часто лифт не работает? Хотя бы не десятый этаж… Все, я пошла, у меня машина припаркована под «кирпичом».

Яна с улыбкой поглядела ей вслед:

— Как будто она хоть раз в жизни платила штрафы! Любому гаишнику только улыбнется, тот сам готов отдать ей и жезл, и кобуру, и патрульную машину… Костя, мне Лиля наговорила столько всяких страстей, а ты выглядишь просто молодцом!

Из комнаты послышалось шарканье. Снова появился дед. Мохнатые брови сдвинулись, несколько мгновений придирчиво изучал гостью. Яна стояла скромненькая и пышущая здоровьем, как доярка, прожившая на свежем воздухе и парном молоке. На ней была маечка до самого горла, прежняя микроюбочка, но выглядела Яна скорее как здоровая спортсменка, не стесняющаяся своего здорового сильного тела, чем развратная… э-э… бикса.

— Моя порода, — ответил дед с суровой гордостью. — Другой бы вовсе коньки откинул. А Костя на второй день уже дома. Или на третий? Проходи… как тебя зовут, говоришь?.. Да ладно, все равно забуду…

Костя взял Яну и увел на кухню. Дед потащился обратно в свою комнату.

Яна сказала шепотом:

— А он у тебя еще ничего!.. Здоровый дед.

— Сдает быстро, — ответил Крылов нехотя. — Еще год назад он пробежки делал. Хоть трусцой, но все-таки… А теперь едва по квартире ходит. Полгода тому еще в булочную ходил, но однажды мне пришлось его даже разыскивать. Нет, не заблудился, но дважды отдыхал по дороге, устал так, что в самом деле мог забыть, куда идет. Я вспомнил, что лифт здесь ломается часто, а если дед пойдет пешком, то умрет на ступеньках второго этажа…

Она покосилась на закрытую дверь:

— Он хороший. Мне хочется ему понравиться! Как думаешь, он еще может?.. У многих мужчин климакс не наступает вовсе, а просто все постепенно затухает до самой смерти. Я могла бы попробовать, ему может понравиться…

Крылов подумал, покачал головой:

— Не знаю, он после смерти бабушки на других женщин даже не смотрел.

— Рискнуть?

— Не надо, — сказал Крылов. — Он из другого века. Тогда были другие моральные нормы, а современные он не принял. Для него и то, что ты со мной и Алексеем, — уже аморалка.

Яна быстро и умело навела порядок на кухне. Крылову показалось, что она всего лишь по-своему переставила посуду: за время его лежки в больнице здесь готовила обеды и кормила деда Лилия, но все равно сладко и счастливо, что она возится на кухне, напевает, чистая и солнечная, пытается кормить чуть ли не из ложечки.