Юрий Никитин - Скифы

— Черт, он забрызгал меня кровью!

Крылов обвис на одну сторону, кулак рассек воздух над его головой и остановился. Если бы у него была прическа, как у Откина, то лишился бы скальпа.

Он ударился о землю, и тогда все четверо начали пинать его ногами. Нет, не просто пинать, а бить умело, холодно, профессионально. Он перевернулся на спину, укрывая почки, поджал как мог колени к груди и согнул руки, принял внутриутробное положение эмбриона…

— Опытный, — определил один.

— Значит, били уже!

— Тогда добавим еще…

Над ним раздавалось тяжелое хаканье. Он в полубеспамятстве пытался ерзать спиной по асфальту, хоть как-то смягчая удары, потом с особенно сильным ударом обрушилось небо, наступила тьма…

Небо качалось, подрагивало, звезды расслаивались, тьма обрушивалась, как падающее дерево. Иногда вместо звезд начинали бешено вращаться галактики, похожие на огненные шутихи, вспыхивали фейерверки…

Когда снова очнулся, в голове грохотал камнепад. Сознание снова отключилось, перед глазами стало совсем темно, но грохот не обрывался, значит — он не в полной отключке.

По всему телу стегнула боль. Он шелохнулся, боль пронзила живот. Закашлялся, изо рта вылетел сгусток, повис на подбородке. Соленая слюна вытекала густая. Он с трудом поднял руку, тяжелую и с распухшими пальцами, с трудом вытер лицо, охнул.

Оперся обеими руками, попытался оторвать тяжелое тело от земли. Боль стегнула так, что вскрикнул. Руки подломились, ударился разбитым лицом о землю. Онемевшая кожа не ощутила боли.

Он чувствовал, что за время попыток встать сознание терял по крайней мере трижды. Мир пуст, он некоторое время еще надеялся, кто кто-то выйдет, хотя бы собачники, но, видать, отгуляли и собачники, здесь рабочий район, либо ложатся рано… либо вовсе не ложатся.

С нечеловеческими усилиями дополз до скамейки, ухватился обеими руками. Боль в ребрах стала острой, словно в бока тыкают ножами. В висках заломило, с такой силой стиснул челюсти. Начал поднимать непослушное, тяжелое, как асфальтовый каток, тело, в глазах снова стало темно, а изо рта побежала кровь.

Потом в сознании был провал, а когда пришел в себя, он уже стоял возле двери подъезда. Как он одолел эти четыре шага от лавки — не помнил. Разбитые, переломанные, расплющенные пальцы не гнулись, он достал магнитный ключ с десятой попытки.

Пискнуло, он едва не заплакал от усилий оттянуть на себя дверь. Шел, держась за стену, там оставались кровавые отпечатки ладоней. Лифт заурчал, опустился, а когда двери распахнулись, от его ладоней снова остались такие же яркие следы: кровь все еще сочилась из порезов и ссадин.

На лестничной площадке, где обычно эти дебильчики затевают игры, на этот раз тихо, хоть и нагажено втрое больше обычного. Он потащился прямо через блевотину, подошвы от пола не отрывались, сумел отомкнуть дверь, ввалился, услышал, как сзади защелкнулся замок, и дальше ничего не помнил.

Из забытья вырвал пронзительный телефонный звонок. В голове грохот стал тише, зато все тело мучительно стонало, в теле что-то вздувалось, ломалось, рвалось. Он попытался нащупать трубку. Пальцы бессильно поскребли гладкое. Один глаз ничего не видел, вторым рассмотрел сквозь узкую щель, что лежит щекой на полу.

Телефон продолжал звонить совсем близко. Боль дергала по руке, ему казалось, что она попала под гусеницу трактора. Вслепую поднял руку, что-то зацепил, загрохотало. Трубка ударилась о пол. Он услышал едва слышный голос:

— Алло!.. Алло!.. Костя, это ты?.. Алло, ни фига не слышно!

Он судорожно искал трубку, нащупал с третьей попытки, кое-как сумел поднести к уху. Взвыл от боли, ухо разорвано, распухло как грелка.

— Алло?

— Здравствуйте, — послышался после паузы озадаченный голос Черного Принца. — Могу я поговорить с Крыловым?

— Это я, — прохрипел Крылов. — На меня напали…

Трубка выскользнула из рук. Черное забытье нахлынуло, как гнилая вода. Он плыл, тонул, задыхался, пытался вынырнуть, затхлая вода лилась в горло, в легкие, раздувала его всего.

Надолго он очнулся уже от резкого запаха. Вокруг мелькали люди в белом, пахло больницей. Его кололи, на лице была кислородная маска. Когда он попробовал двинуть головой, маску тут же сняли. В поле зрения появилось равнодушное лицо немолодого мужчины, а с другой стороны послышался взволнованный голос:

— Доктор, что с ним?

— Жить будет, — ответил человек в белом.

— …но недолго?

Врач кивнул в сторону Крылова:

— Кончайте острить. Он уже слышит.

— Да он меня всегда наоборот понимает, — снова голос, Крылов наконец узнал Откина. — Он здоровый, доктор! Хоть и в очках, но почти как человек…

Крылов скосил глаза, но ничего не увидел из-за расплывающихся пушистых гор, похожих на женские груди. Вообще он смотрел как в узкую танковую щель. Не сразу сообразил, что взор закрывают вздувшиеся от побоев щеки.

— Здорово… меня? — прохрипел он.

Послышались радостные голоса. Появилась медсестра, в ее руках широкое зеркало. Крылову почудилось, что поднесла ему с некоторым злорадством, словно показывала красивой сопернице.

И все же он ужаснулся. Лицо стало безобразной вздутой маской, разукрашенной во все цвета радуги. Губы черные, вздутые на половину лица, разбитые, рассеченные скулы, багровые кровоподтеки на щеках, висках, желтые пятна на подбородке, и везде наклейки, свеженаложенные швы…

Сзади, куда он не мог повернуть голову, послышался успокаивающий голос Тора:

— Это еще что! Ты бы посмотрел на себя под одеялом!

— Здорово… — просипел Крылов.

Голос оборвался. Тор сказал бодренько:

— Нет, к бабам ходить будешь. Правда, в качестве консультанта… Нет-нет, шучу! Я говорю о ребрах, три сломаны, одно проткнуло легкое… Тебя всего отделали. Милиция говорит, что нападавшие не старались тебя искалечить где-то намеренно. Просто били. Ты спи, во сне быстрее все заживает. Как на дворовой собаке!

Участковый посетил его в палате. Поинтересовался, не занимается ли Крылов бизнесом, не задолжал ли кому, не связан ли с наркоторговцами, не родственник ли Крылову, который сейчас в бегах по делу липовой фирмы «Легкие услуги»…

Крылов отвечал сперва охотно, вдруг да это поможет опознать и отыскать мерзавцев. У всякого интеллигента, вовсю разносящего милицию на своей уютной кухне, в глубине трусливой души остается надежда, что милиция — единственный защитник от произвола и что она все же сумет защитить хотя бы от хулиганья. Ведь мафии, скупившей милицию на корню, не нужны эти мелкие хулиганы и мелкие бандитики…

Потом вопросы утомили, быстро озверел, стал огрызаться.

Милиционер прекратил опрос, спросил с укором:

— Вы чего зверем кидаетесь? Я же ваши мысли не читаю.