Эрнест Маринин - Узник (сборник)

– Как это?

– Да что вы, в самом деле… Ну, жизнь – она ведь, как зебра: белая полоска, черная, белая, черная…

– И верно тогда, – невесело усмехнулся Шустеров.

– Значит, так. Во-первых, от вас ушла жена – не умерла, вы тогда не сняли бы кольцо, только на другой палец… а вы сняли, вон полоска незагорелая. Во-вторых, слава богу, что ушла, вам давно ее надо было выгнать, что это за жена, если мужик сам пуговицы пришивает? Не любила? Нет, раньше любила, вы б иначе не женились, не то лицо у вас… Разлюбила. А почему? Лицо незагорелое, под глазами круги – гуляете мало, значит, много сидите, значит, ей внимания не хватало… Над чем же сидите? Рулон… Вышли из института физических проблем, а рулон с собой. Значит, не тамошний – гость. Докладывали, значит, а они это… долбанули. А что ж вы докладывали? Диссертацию? Вряд ли, папка больно толста, у физиков таких толстых диссертаций не бывает… Погодите-ка… на среднем пальце правой руки вмятина, в кармане чешская цанга… э-э, брат, да вы вообще дикий – что, проектировщик?

– Конструктор, – признался Шустеров.

– Ну что-о вы, Лев Иванович, в самом деле, что вы туда полезли? Нынешняя физика – она не для любителей, там с образным мышлением делать нечего, а математику вы ведь так себе?…

Шустеров сцепил зубы. Сегодня это ему хорошо дали понять.

– А не расстраивайтесь, плюньте. Математика – это что? Это азбука для слепых. Нет у человека образного мышления, не может зажмуриться и увидеть, ну и начинает выписывать формулы, там-то видеть не надо, там ведь по правилам: возьми здесь, подставь сюда, перенеси в левую часть, преобразуй, теперь считай восемь лет, а потом уж можешь сесть, построить график и увидеть. Вся математика – чтобы описать значками, чего глазом не видишь. Не представляешь сил – сочиняй векторы, кривую нюхом не чуешь – бери производные, анализируй. И вообще все это подстроили шпионы кибернетических миров: роботы пространственного воображения не имеют, им цифирь подавай, вот они исподволь и приспособили этот мир, чтоб на цифирьке держался, чтоб им легче вползти – а потом оккупировать и узурпировать… Вы ведь и сами небось считали, где-то бутылки совали, чтоб пустили на большую машину, фортран этот нелепый зубрили – было дело?

Шустеров оторопело кивнул. У него начинала кружиться голова – не то от водки, не то от необычного собеседника.

– Стоп, Лев Иванович, вы меня уже насчет психопатии оцениваете?

Шустеров подумал и искренне удивился:

– Слушайте, а ведь верно пора, а я еще и не подумал!

– И не надо, потому что я вовсе не псих, просто немножко не такой – но ведь это не значит ненормальный, а? Что такое норма? Так, как большинство? Или как немногие, но лучшие? Не усмехайтесь, скромность тут ни при чем, нужно просто трезво оценивать ситуацию. К примеру, я не умею ходить по ступенькам – ненормальный, да? А может, я летать умею – так зачем мне ходить по ступенькам? Вы не умеете орудовать математикой – ненормальный? А зачем вам, если вы просто видите? Кстати, а что вы там такое увидели?

– Как мне объяснили – привидение, – вздохнул Шустеров.

– Чудесно! Восьмой год мечтаю увидеть привидение, и не выходит. Ну а конкретно?

– Непротиворечивую модель стационарной Вселенной.

Александр Филиппович задрал брови и приоткрыл рот. Потом вздохнул и сказал:

– Ладно, гордыня так же нелепа, как и скромность. Кто-то умный сказал, что порядочный ученый должен уметь объяснить свою теорию пятилетнему ребенку. Допустим, я ребенок – объясняйте.

Шустеров потянулся было к рулону, за плакатами, но Александр Филиппович скривился:

– Да ну их, лучше так, на пальцах. Мне надо, чтобы картинка на глазах прорисовывалась.

– Ладно, – согласился Шустеров и полез в карман за сигаретой. Затянулся. – Есть на свете три гадких явления: парадокс Ольберса, красное смещение и реликтовый фон.

Александр Филиппович кивнул и сказал:

– А мне очень не нравится хабеас корпус и трирарка в синто.

– Это еще что? – Шустеров захлопал глазами.

– Понятия не имею, – признался Александр Филиппович. – Потому и раздражает. Ладно, так что там с вашими гадостями.

– По порядку. Парадокс Ольберса: почему ночью небо черное? Само собой, потому что темно. А почему темно? Ведь если Вселенная бесконечна в пространстве, звезд в ней примерно поровну во все стороны, и хоть они далеко и каждая дает мало света, но их много – и потому все небо должно светиться как Солнце. А оно не светится. Вы скажете: а космическая пыль?

– Скажу, – согласился Александр Филиппович. – Это очень в моем характере – сказать о космической пыли.

– Так вот: если бы ее было столько, чтобы заслонять свет, она бы сама нагрелась и светилась. А она не светится. Что ж выходит – Вселенная не бесконечна в пространстве? Или во времени? Да, говорят они .

– Судя по вашему тону, – осторожно вмешался Александр Филиппович, – они – это все, кто думает не так, как мы с вами.

– А вы думаете так, как я, правда? – обрадовался Шустеров.

– Конечно, как же я могу думать иначе? Раньше я ничего этого не знал и ничего, естественно, не думал. Теперь вы мне рассказываете, я что-то от вас узнаю и начинаю думать так, как вы рассказываете, то есть так, как вы, и никак иначе.

Шустеров рассмеялся и повертел головой.

– Ладно, я потом изложу и их точку зрения, но сперва про красное смещение. В двух словах: линии в спектрах дальних галактик смещены от номинального положения к красному концу спектра. Они объясняют это эффектом Доплера: мол, галактики удаляются от наблюдателя, то есть от нас с вами, и чем дальше галактика, тем больше скорость удаления. В уголовно-процессуальном кодексе природы это называется законом Хаббла. А если так – что было до того? По арифметике выходит, что десять-двадцать миллиардов лет назад все галактики были в одном месте. Там было тесно и жарко, и называлось это по-простому Первоатомом, а по-умному – точкой сингулярности… Обратите внимание, придумали наукообразное название – и сразу все благопристойно и даже понятно, да? Но ладно, это я отвлекся. Так вот, потом грянул Большой Взрыв, в вихрях которого возникли частицы, атомы, звезды, галактики – и разлетелись во все стороны. Кто большую скорость получил при взрыве, улетел подальше, кто меньшую – поближе. В общем, эта теория мне шибко не нравится.

– Вполне вас понимаю, – отозвался Александр Филиппович.

– Ладно, – сказал Шустеров. – Ладно. У теории Большого Взрыва есть две альтернативы. Во-первых, теория непрерывного творения, согласно которой возникновение вещества во Вселенной идет непрерывно и до сих пор возникают местные уплотнения, которые и распихивают Вселенную. В какой-то мере это сходится с гипотезой Амбарцумяна, который считает ядра активных галактик местом современного звездообразования. Еще подозрительны на этот счет гипотетические белые дыры, хотя, может быть, это одно и то же.