Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

…Есть. Можно пойти еще чего-нибудь съесть!

И вдруг я перестал бояться армии. И переживать за нее. Я увидел армию в гробу — и мне стало все равно, что с ней. А значит, нужно просто выдержать здесь еще год. Обустроить свою жизнь по возможности комфортнее. И сделать так, чтобы ребятам было повеселее.

Потому что мы тут не служим Родине, а отбываем повинность перед государством. Отдаем ему должок за бесплатное образование и медицинскую помощь. Советская власть нас выучила-вылечила, а теперь забирает назад толику здоровья и ума. Чтоб мы покрепче осознали, кому всем обязаны.

Ну, так тому и быть.

…Ноги слегка заплетались. Крепкая рука ухватила меня за ремень — и майор Афанасьев двинулся к хате, как коренник между пристяжными. Говорить он, похоже, не мог, и теперь осуществлял руководство невербально. Получалось — вполне.

— Баиньки хочу, — совершенно трезвым голосом сказал капитан Дима Пикулин.

Еды на столе, казалось, не убавилось вовсе. Я тоскливо поглядел на это великолепие, понял, что кусок уже не лезет в горло, и упал на лавку.

Бдительный Афанасьев лег только после нас. Последнее, что я запомнил — как майор заботливо поправлял куртку, которой я был укрыт.

Похмелья не было. Было опьянение. Я кое-как продрал глаза и осторожно, чтобы не взбалтывать организм, сменил положение "лежа на лавке" на положение "сидя на лавке", отчего сразу оказался за столом. Напротив меня Косяк что-то пил из кружки, держа ее обеими руками. Физиономия у Косяка была сиреневая, но довольная.

Офицеры выглядели примерно так же: помятые, зато одухотворенные. Если бы не форма — почти как люди.

Собирались молча, потому что говорить было трудно, не шли слова на ум. Потом майор Афанасьев взял капитана Диму Пикулина под руку и отвел к машине. Кое-как усадил в кабину. Кое-как забрался сам.

— Ы?.. — спросил меня Косяк.

Я предъявил в ответ большой палец.

— У… — сказал Косяк, указывая на кунг.

Он проследил, как я гружусь в эту будку, и на всякий случай перезахлопнул за мной дверь. Потом громыхнул правой дверцей кабины. Ушибленный майор Афанасьев что-то недовольно буркнул.

Наконец мы поехали.

Я не стал долго раздумывать: четыре матраса, четыре одеяла, четыре подушки — чего еще желать усталому сержанту, возвращающемуся на зимние квартиры? Степень моей неадекватности отражало лишь то, что если вчера я спал на полу, то сегодня зачем-то улегся на столе.

И мгновенно уснул.

А когда разбудили, ничего не понял.

Надо мной стоял Косяк, осторожно тряс за плечо и тихо матерился. Причем матерился — радостно.

— Чего? — спросил я. — Приехали?!

— Ага, — сказал Косяк. — Чуть не приехали, трам-тарарам. Ну, ты даешь. Погляди-ка туда.

Я поглядел. В стене кунга, где полагалось быть окну, зияла дыра.

Окно откидывалось на петлях наружу и вниз. То ли я в последний раз, когда проветривал, не до конца затянул стопор, то ли он сам от тряски сдвинулся. Так или иначе, окно распахнулось. И, судя по ледяному холоду в кунге, давно. Это я понял, высунув руку из-под четырех одеял.

— Трам-тарарам, — сказал Косяк. — Мы когда от деревни отъехали, на повороте что-то громыхнуло. Я прислушался — вроде больше не стучит. Ну, и еду дальше. А это окно, трам-тарарам, хлобысь наружу! И застопорилось в открытом положении, трам-тарарам, поэтому не стучало больше. Ну, я и не стал тормозить, проверять, в чем дело. А сейчас остановился на минуту, выхожу, оглядываюсь на кунг — ТРАМ-ТАРАРАМ!!! — окно настежь!

— Давно?.. — только и спросил я.

— Часа три, не меньше. У меня первая мысль: всё, трам-тарарам, убил Олежку. Заморозил. Я тихонечко так, бочком, к кунгу подползаю, зову тебя — Оле-еж-ка, ты живо-ой… Страшно, аж жуть. И тут слышу, как ты храпишь! Ну, думаю, силен москвич. А ты вон как тут устроился. Везучий, черт!

Я выбрался из-под одеял и почувствовал, что сон на свежем воздухе пошел мне на пользу.

— Пожалуй Афоне об этом лучше не знать.

— Ха! — согласился Косяк.

— Как они там?

— Дрыхнут. Всю кабину задышали, окна протирать замучился.

— Ладно, я тоже на минуту выйду, с твоего позволения. И — спасибо.

— Да хрен с ним, — отмахнулся Косяк. — Главное, ты живой.

— Слушай… Ты не голодный? А то провианта осталось полно.

Я уже не мог не думать про еду. Точнее — куда ее, проклятую, девать.

— Спасибо, не надо. Мне домашнего собрали малость, я теперь это военное дерьмо и видеть не хочу. Пару банок тушенки возьму, остальное забирай. Есть, куда заныкать?

— Конечно. Шнейдеру отдам. Заодно подкормится, а то он на узле связи так присиделся, что обедать ходит через силу.

— Я бы в штабе не смог, — убежденно сказал Косяк.

Я бы смог. Мне очень помогло выжить в ББМ то, что каждый месяц хотя бы два-три дня я работал в штабе. Так я отдыхал от своего "болота". Набирался сил терпеть третий дивизион, где можно было прямо в строю получить кулаком в почку лишь потому, что дедушка захотел проверить, хорошо ли у него поставлен удар. А неделя за машинкой на летнем полигоне меня просто спасла. Параллельно я своими отлучками повышал личный статус — сам того не зная. Все, оказывается, ждали, что москвич застрянет в штабе навсегда, спрячется там. Но москвич упорно возвращался к своему призыву и вместе с ним огребал по полной программе… Были дни, когда я действительно очень хотел уйти из дивизиона. А теперь радовался, что не было возможности. Ну, застрял бы я в штабе — и чего? Еще целый год чаи гонять со Шнейдером?

Я пропустил бы самое интересное — то, что ждало впереди.

Много веселья и много вкусной еды, будь она неладна.

И самогон неоднократно.

И никогда больше не драться.

Первым делом в Белой Церкви мы провернули операцию по отгрузке капитана Димы Пикулина на квартиру. Капитан уже мог ориентироваться в пространстве, но ему все еще было слишком хорошо, чтобы заниматься прямохождением. Помогая капитану, майор Афанасьев так утомился, что опять заснул, едва сев в кабину.

В парк ББМ мы въехали, когда уже вечерело. Я напихал полный вещмешок провианта и, сгибаясь под тяжестью трофеев, полез из кунга.

— Ну и рожа у тебя! — сказал Афанасьев.

Я легко прочел его мысли. Провел ладонью по щеке. Да-а… Посмотрел на часы.

— В штабе уже никого нет. Зайду к Шнейдеру, возьму у него бритву, умоюсь заодно… Появлюсь в казарме чистый и свежий.

— Правильно мыслите, товарищ младший сержант. Не забудь хорошенько почистить зубы! — напутствовал Афанасьев.

Я простился с Косяком, подхватил пишущую машинку и направился в штаб. Знакомая дорога через территорию ракетчиков. Сколько еще мне по ней ходить. Иногда во главе дивизиона. Чего только по ней не таскать. Начиная с огнетушителя и заканчивая телевизором.