Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

— Увы, только для меня, — буркнул Олег себе под нос.

Он вызвал "Смету" снова.

Через час Олег уже прочно сидел в кресле и, прижимая локтем блокнот, торопливо записывал данные для стрельбы. Одним ухом он слушал через шлемофон, что творится на огневой, другим ухом повернулся к динамику громкой связи, куда вывел станцию, настроенную на волну штаба. Глаза его бегали от блокнота к башне, где противно завывал лазерный дальномер и перебрасывались четырехзначными числами майор и Тхя. Приходилось слушать еще и их разговоры, напоминать майору, чтобы не забывал переключаться со станции на станцию, дублировать передачу данных, давать повторы и быть в курсе всех дел. В секундные промежутки Олег успевал затягиваться "Примой", обзывать майора Минотавром (про себя) и жаловаться на нелегкую судьбу грамотного человека (уже вслух). Два дня назад только дотошность Олега спасла дивизион от позорного выстрела по чужой цели. Он доказал свою правоту, несмотря на яростную ругань майора. Был потом удостоен извинений и принял к сведению, что пижона и балагура пулеметчика Ганса с его губной гармошкой лучше оставлять в лагере, а на стрельбе работать машиной, которая все слышит и быстро соображает, поскольку ошибиться легко, а оправдаться потом невозможно. И он слушал, писал, повторял; ругался с радистами ракетчиков, влезающими в его частоты; глох от грохота станции электропитания за спиной и помех в ушах; волевым решением за две минуты перевел дивизион на запасную частоту, потому что на основной возник какой-то безумный "Днепр", отважно штурмующий высоту сто пять и пять… Но главное, он держал каждое слово майора под контролем и старался не исказить ни одной цифры сам. Кажется, получалось.

В полдень, когда отдувающегося майора вызвали на командный пункт, в наушнике раздался голос Тхя:

— Ты что думаешь насчет принять пищу?

— Мудрое решение, — ответил Олег. — Даже весьма мудрое.

— Тогда всё. Зозуля, тащи!

Через минуту перед Олегом лежал здоровенный ломоть хлеба, шмат сала, аккуратно нарезанные ломтики колбасы и конфетка на сладкое — из личных запасов экипажа, припрятанных в машине. Можно было расслабиться и заглушить чувство голода, которое привычно застигало всю бригаду врасплох в двенадцать дня: удел тех, кто завтракает в полдевятого, а обедает в три. Жевать колбасу было приятно. К салу Олег привык, но относился равнодушно. Как сало поглощает разборчивый в пище Тхя, знаток своей национальной кухни, любитель рассказать за обедом о правильной кулинарной обработке молодой собаки — сколько варить, сколько держать на жаровне, и так далее — Олег не представлял. В башне, одако же, раздавался такой хруст челюстей, будто там грызут огромный кусок сахара.

Он отстегнул тангенту и выбрался из машины. Песок под ногами промерз и слегка поскрипывал. Олег закурил и, повернувшись лицом к солнцу, закрыл глаза. "Надо бросить курить, — пронеслось в голове. — Легкие никуда не годятся после пневмонии. Но как тут бросишь, если самый верный друг — сигарета? Ладно, вернусь домй, переключусь на другие ценности, и станет не так важно сладкое кружение усталой головы от первой затяжки. Переключусь на другие ценности… Ох, дурак ты, дурак. Ты из простой страсти выдумал в свое время очень сильное чувство — и действительно полюбил. Ты слишком хотел любви тогда, глупый мальчишка, слишком желал настоящей романтики — и получил ее выше крыши. Потом романтика надоела, страсть утихла, но осталась привязанность, ответственность за другого человека, привычная нежность… Ты думал, что когда уйдешь в армию, все закончится само собой. Как бы не так. Именно армия показала: в твоей биографии ничего ярче той придуманной любви не было. Вот и живи теперь воспоминаниями! Жри себя поедом. Месяц назад ты отправил ей письмо, в котором настойчиво доказывал, что нужно тебя забыть. Сам все время думаешь о ней. Оказывается, лучшие минуты твоего прошлого — те, когда вы были рядом. Так чего же ты хочешь, парень? Неужели тебе надо, чтобы через девять-десять месяцев, когда вернешься домой, все закрутилось по новой?.. Хватит, остановись".

Олег выбросил давно потухшую сигарету и снова подставил лицо ласковому солнышку.

Успокойся, парень. Твоя беда в неумении жить для себя, ради себя одного. Вспомни, отчего месяц назад ты пошел вразнос. Пока оставался призрак любви, был и инстинкт самосохранения. А когда ты эту любовь в себе задавил — внутри осталась лишь накопившаяся злоба и желание наплевать всем в глаза. И сегодняшняя твоя гармошка, шесть строгих выговоров, одиннадцать суток ареста (ерунда, сам знаешь, как забита гарнизонная "губа") — это исключительно от злости. Не надо злиться. Ты держись. Хотя бы за призрачную свою любовь. А чем все кончится — совершенно не важно. Ты с каждым днем здесь взрослеешь, и там, за забором, может статься, для тебя окажется ценным что-то совершенно новое. Некоторое время ты будешь просто сильно пьян от свободы. А дальше все образуется.

Только держись.

— Олег! — позвал из башни Тхя.

— У? — вопрошающе произнес Олег.

— Сделай чего-нибудь, а то я сейчас засну. Тоска сизая.

— Это, наверное, сало так на тебя действует.

— Ну хоть поговори со мной. А лучше сыграй. От твоей гармошки мертвый проснется.

— Все претензии к Шнейдеру, гармошка вообще-то его, — сказал Олег, забираясь в машину. Он захлопнул кормовой люк, сел в кресло и сложил руки на груди. Солнце пригревало через открытый верхний люк, было уютно и спокойно. Наконец-то.

— Ужасный инструмент эта гармошка, — сказал Тхя. — Ну, сбацай! Я тут спляшу. Сидя. Вставать лень. Ой, мама, засыпаю… Хрррррр… Спасите, разбудите!

— Прости, играть совсем не хочется, — Олег спрятал лицо в поднятый воротник. — Наверное пулеметчик Ганс ушел на базу. Получит там пару новых дисков и прокрутит их личному составу к вечеру поближе.

— Ты только поаккуратнее с новыми дисками, — попросил Тхя. — Хотя бы меня предупреждай, когда тебе опять в голову вступит. Чтобы я знал, когда надо от Минотавра прятаться.

Тхя был старшиной дивизиона и на днях получил за олеговы художества по первое число.

— И на дереве не сиди, пожалуйста. А то все тебе завидуют, потому что у самих кишка тонка — и стучат, будто в третьем дивизионе бардак.

— Ладно, я больше не буду. А как насчет забить трубу в офицерской палатке?..

— Тут Вдовина не переплюнуть. У него теперь навечно первое место и большая дерьмовая медаль.

— Это, Вов, вопрос культуры, — сказал Олег. — Вдовин просто левый экстремист. Он совершает террористический акт — без сомнения, яркий — и на месяц утихомиривается. А я осуществляю грамотное, научно спланированное давление на психику начальства. И буду давить, пока они у меня не станут похожи на людей. Вдовин так не может. Нагадить Минотавру под дверь палатки и убежать — это, конечно, подвиг, но, прямо скажем, не Геракла.