Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

— Нет еще.

— Так вызывай, чего ждешь.

— Есть, — Олег потянул на себя шнур, нажал клавишу передачи и четко произнес: — "Берег", я "Лагерь".

В эфире шелестело и щелкало. "Берег" не подавал ни малейших признаков жизни. Олег повторил вызов. Безрезультатно. Пришлось опять спуститься вниз.

В кормовом отсеке было тесновато, но и по-своему уютно. Повсюду аппаратура и провода в серебристой оболочке из металлического плетения. Прямо перед Олегом стоял ящик коммутатора, возле колен торчали из ниши полевые телефоны. На уровне лица висела радиостанция, маленькая, простая, удобная в обращении. Олег невольно залюбовался ею — когда-то он научился работать на этой станици за полчаса и теперь относился к ней ласково. Ему нравились вещи, сконструированные рационально и логично и, как правило, легко отдающиеся в его власть. Так он любил пишущие машинки, бытовую технику, автомобили и автомат Калашникова. Самоходных минометов, которыми был оснащен третий дивизион, Олег по той же причине опасался. Он хорошо знал работу заряжающего и оператора, но как командир экипажа — а это была его штатная должность — успел поруководить только покраской машины. Он мог перевести миномет из походного в боевое положение, лихо торчал в башенном люке на марше, мог даже стрельнуть в белый свет, но, извините, с непредсказуемым результатом. А тренироваться не было времени: между учениями Бригада Большой Мощности буквально погрязала в хозяйственных работах. Поначалу это Олега злило. Потом он понял, что, случись война, наверняка окажется на своем нынешнем месте, при ответственном деле — и успокоился. Чего у армии было не отнять, она ценила грамотных людей. Втаптывала их в грязь при любом удобном случае, но потом доставала из грязи, отряхивала и сажала работать с жизненно важной информацией, которую абы кому не доверишь.

Однако, нужно было вызывать "Берег". Олег подозревал, что тамоший радист, как обычно, спит, подключившись к работающей на прием станции. Ну, сейчас будет тебе будильник, соня. Олег поставил мощность на максимум, подумал слегка и отключил динамик громкой связи — нечего майору слышать сонное бормотание в эфире. Нажал клавишу на тангенте и ткнул пальцем в кнопку тонального вызова. По ушам ударил сигнал, высокий и неприятный. Подержав кнопку секунд десять, Олег отпустил ее и громко произнес:

— "Берег", я "Лагерь"!

— "Лагерь", я "Берег" — захрипело в наушниках.

— Доброе утро! Проснись, браток, войну проспишь!

— Не понял! — отозвались с "Берега".

— Много спать вредно! — объяснил Олег.

— "Берег" — да! — издевательски подтвердил абонент.

Олег поднял голову к люку.

— Есть связь с огневой!

— Запроси, готовы ли к работе, — донеслось из-за брони.

— "Берег", я "Лагерь", старший запрашивает, готовы ли к работе.

— Пока нет, я "Берег".

— Говорят, пока нет, товарищ майор.

— Черт с ними, поехали. Зозуля, готов? Тхя!

Непосвященному могло показаться, что майор чихнул. На самом деле он позвал командира машины. Вообще-то, пращуры сержанта носили корейскую фамилию Тхай, но когда его дедушке выписывали советский паспорт, вышла ошибка. Новоявленный Тхя подумал и сказал: а что, хорошая фамилия, вполне корейская и, главное, очень редкая… Если сержанта хотели обидеть, то называли "Тх", а капитан Мужецкий, известный пристрастием к кличкам, обзывал его "Тхмяк". У Тхя были лукавые глаза-щелочки и плоское маловыразительное лицо, умевшее, тем не менее, открыто и заразительно улыбаться.

— Я! — подал голос Тхя откуда-то спереди. Оказывается, он тихо и мирно дрых рядом с Зозулей все это время.

— Садись в башню, поехали!

Рыкнул двигатель, все вокруг затряслось и загрохотало. Олег выбрался на броню и закрепился как следует в открытом люке — свободной осталась лишь рука, сжимающая тангенту рации. Сидеть на броне было и удобнее и безопаснее, чем внутри. Там ты рисковал треснуться головой о какую-нибудь железку или — что недешево встанет — о ценный прибор. Сверху же легко было предугадывать эволюции неуклюжей, но очень резвой машины, а сорвать Олега с брони могла разве что взрывная волна. Вчера он, правда, чуть не упал, но только из-за того, что сбилась настройка, и пришлось на ходу спускаться вниз, к рации. Невовремя отпустил руки. Его сильно ударило локтем о башню — хорошо, не разогнались еще. Не хотелось бы остаток жизни ходить с неестественно прямой спиной, как командир четвертого дивизиона, однажды улетевший с кашээмки на полном газу.

Путь был неблизкий. Лихач Зозуля на скорости под пятьдесят влетел в сосновый бор, притормозил, но быстро освоился и погнал напропалую по лесной дороге. Олег поймал свою антенну и пригнул ее пониже, чтобы не стукалась о ветки. Щурясь от встречного ветра, он вновь погрузился в размышления. Лес был красив, неплохо бы побродить здесь — в лесу всегда царит ласковый покой, даже на полигоне. Правда, сосны здесь низкорослые и разлапистые. Сразу пришел на память другой лес, корабельный, где деревья, прямые и высокие, стоят неприступно и величественно, тихо подрагивая на ветру. По такому лесу гуляли мы полтора года назад с ней вдвоем, подумал Олег. Боже, полтора года! Ты уже можешь мерить время годами, парень.

…Я вел тебя в чудесное место, где пригорок над тихой рекой порос молодыми деревьями, и виднеется спокойное недвижимое озеро, спящее в лесной своей колыбели. И там мы сидели, обнявшись, глядя на бескрайние просторы, где властвует тишина, особая тишина шелеста ветвей и птичьих голосов. И мы говорили об этом. А еще мы говорили о том, что было и что должно быть… Лес принял нас в свои объятья, словно ждал давно, когда же мы придем — именно сюда. На мягких своих травах он постелил нам ложе. А ты была — как солнечный свет. Господь щедро одарил тебя красотой, но дал тебе и другое, что выше самой изысканной прелести и самого утонченного изящества. Очарование… В сердце лесном я губами раскрыл твои губы. В комнате с зелеными шторами я в холод белых простынь клал твое полупрозрачное, словно пронизанное лучами света, тело. Над берегом моря, на высоком утесе руки твои ложились мне на плечи. Я помню — ты кричала от счастья, и в волосах твоих запутался мой обезумевший взгляд… Как же так вышло, что мне больше не нужно это? И почему лишь об этом я каждый день вспоминаю? За что такое мучение, за что?! Больно как, нехорошо как, у-у…

— "Лагерь", я "Смета"! Олег, что ты сказал, я не понял! — раздался в наушниках голос Вдовина.

— Проверка связи, — с трудом выдавил Олег и попытался разжать пальцы, судорожно сдавившие тангенту. Клавиша передачи оказалась утоплена в гнездо до упора, намертво. Олег стукнул тангентой о броню. Клавиша встала на место. Как же я его услышал, подумал Олег, если клавиша была нажата? Видимо, когда Вдовин меня позвал, я сжимал кулак так сильно, что в тангенте отошел контакт… Ну и ну! Олег с уважением посмотрел на свою руку. Лень снимать перчатку, а то бы проверил, как там кулак — побелел, али нет? Положено ведь ему побелеть. Мама родная, все прямо как в книгах про любовь. Ой-ой-ой. Так и свихнуться недолго.