Алексей Калугин - Полет мотылька

Какое-то время – минуту или чуть больше – из комнаты доносилось только периодическое всхрапывание старухи. Вновь почувствовав боль внизу живота, Геннадий Павлович начал уже было подумывать о том, что звуки открывающегося замка и скрип паркета ему просто почудились, – случается, что воображение выкидывает и не такие номера. Но в тот момент, когда Геннадий Павлович был уже почти готов отстранить от себя Марину и попытаться отыскать выход из ее потайного убежища, в комнате ясно прозвучал голос. Какие именно слова он произнес, разобрать Геннадию Павловичу не удалось, но, вне всяких сомнений, голос принадлежал мужчине. Храп спящей старухи оборвался, не достигнув крещендо. Послышался надсадный кашель. Затем – снова голоса. Говорили мужчина и старуха. Старательно прислушиваясь, Геннадий Павлович различал лишь отдельные слова: «две таблетки», «чувствуете», «обычно», «опоздала», «не совсем»… И вдруг отчетливо и громко прозвучали слова: «Всего хорошего». Скрип паркетных досок и стук захлопнувшейся двери. Теперь из комнаты доносилось только недовольное бормотание старухи.

Тяжелый выдох Марины обдал теплом ушную раковину Геннадия Павловича. Калихин почувствовал, как расслабилось лежавшее на нем тело девушки. Но легче ему от этого не сделалось, скорее наоборот.

– Марина, – едва слышно простонал Геннадий Павлович. – Они ушли.

– Да, – ответила Марина, оставаясь при этом неподвижной, словно манекен, упавший под грудой навешанной на него одежды.

– Марина…

Это был уже даже не стон, а почти всхлип. Геннадий Павлович всем своим нутром ощущал, что еще немного – и он буквально окунется в воспоминания о далеких днях младенчества, когда казалось, что любую оплошность можно легко исправить. Ах, какие были времена!..

– Марина!.. – голос Геннадия Павловича сорвался на фальцет.

– Да, – снова произнесла Марина и начала быстро перемещаться в том направлении, где находились ноги Геннадия Павловича, которых он почти не чувствовал.

То, что теперь на него уже ничто не давило сверху, на какое-то время дало Геннадию Павловичу иллюзию облегчения. Впрочем, весьма ненадолго. Геннадий Павлович попытался подняться, но рука его скользнула по стене, которая почему-то оказалась влажной, он снова упал на спину и глухо, тупо и безнадежно застонал. Что-то негромко стукнуло, и Геннадий Павлович увидел полоску тусклого света. Как же он ему обрадовался! Калихин только сейчас всем сердцем почувствовал, насколько гнетущей была темнота, в которой он все это время находился. В темноте и сырости – как в могиле. Кошмарный сон, сбывшийся наяву.

– Геннадий Павлович, – услышал Калихин чуть приглушенный голос Марины. – Можете выходить.

– Спасибо, – зло буркнул он в ответ, но так тихо, что Марина ничего не услышала.

Да и ни к чему было ей это слышать.

Медленно, стараясь лишний раз не беспокоить многострадальный мочевой пузырь, Геннадий Павлович перевернулся на бок. Ног он почти не чувствовал, но все же ему удалось подтянуть их и встать на четвереньки. Разворачиваясь в направлении выхода, он ударился головой о стену. Но это было еще не самое плохое, – впереди его ожидало куда более ужасное испытание. Добравшись до дыры в полу стенного шкафа, Геннадий Павлович уцепился руками за края отверстия. Дверцы шкафа были широко распахнуты, а куртки и платья сдвинуты в стороны. Увидев над собой безмерно счастливое лицо Марины, Геннадий Павлович вымученно улыбнулся в ответ и попытался вылезти из убежища. Свобода была совсем близко, буквально в одном шаге. А там – дверь, коридор и благословенная кабинка туалета с вечно шипящим, треснувшим бачком унитаза. Но именно этот последний шаг сделать оказалось не просто. Онемение ног начало проходить, и Геннадий Павлович скривился от боли, когда тысячи иголок впились в икры.

– Марина! – крикнула из комнаты старуха. Голос у нее был хриплый, каркающий, точно у вороны, выучившейся говорить. – Марина! Ты меня слышишь?

– Слышу, бабушка, – ответила Марина, улыбаясь Геннадию Павловичу.

Геннадий Павлович попытался подтянуться на руках, и ему непременно бы это удалось, если бы не переполненный мочевой пузырь. Едва не плача от обиды и боли, Геннадий Павлович повис на краю отверстия, уперевшись подбородком в доску.

– Марина! – прокаркала из комнаты старуха. – Почему медсестра из поликлиники пришла сегодня так рано?

– Она пришла вовремя, – не оборачиваясь, ответила Марина.

Тень тревоги скользнула по лицу девушки, – она поняла, что с Геннадием Павловичем происходит что-то неладное. Опустившись на колени и пригнув голову, Марина заглянула Калихину в глаза.

– Геннадий Павлович?..

– Проклятие… – глотая слезы, простонал Геннадий Павлович.

– Все в порядке.

Сев на пол, Марина подхватила Геннадия Павловича под мышки и, уперевшись ногами в стену, потянула его на себя.

– Марина! – снова раздался из комнаты недовольный крик старухи. – Мне не понравилось, как сестра сделала мне сегодня укол! Мне было больно!

– Ты сказала ей об этом? – спросила Марина, помогая Геннадию Павловичу выбраться из убежища, превратившегося для него в ловушку.

– Нет, – ответила старуха. – Она ведь могла обидеться.

– Все правильно, бабушка…

По пояс вытянув тело Геннадия Павловича из-под пола, Марина завалилась на бок, укладывая Калихина на спину. Встав на четвереньки, она помогла Геннадию Павловичу вытащить ноги и, схватив стоявшую в стороне доску, аккуратно прикрыла дыру в полу.

Геннадий Павлович согнул ноги в коленях и попытался пошевелить пальцами. Болезненные ощущения, связанные с онемением мышц, почти исчезли, но ноги по-прежнему были словно ватные.

– Марина! – крикнула старуха. – Что ты там возишься в шкафу? Дай мне воды!

– Сейчас, бабушка. – Марина склонилась над Геннадием Павловичем. – С вами все в порядке?

Глотая слезы унижения и стыда, Геннадий Павлович нашел в себе силы лишь на то, чтобы молча кивнуть.

– Уже иду, бабушка! – Марина вскочила на ноги и выбежала из шкафа.

Слушая недовольное бормотание выжившей из ума старухи, Геннадий Павлович осторожно и медленно, дабы не потревожить мочевой пузырь, который теперь, казалось, занимал уже все пространство брюшной полости, оттеснив куда-то на периферию желудок, печень и все восемь метров кишечника, перевернулся на бок, подогнул ноги и встал на четвереньки.

– Марина, а почему сегодня еще и врач приходил?

– Не знаю, бабушка… Мысленно сосчитав до десяти, Геннадий Павлович оперся рукой о стену и, чуть приподнявшись, ухватился другой рукой за тянущуюся через весь шкаф перекладину, рядом с цеплявшимися за нее крючками вешалок с поношенными куртками и вышедшими из моды платьями. После этого оставалось приложить еще одно последнее усилие, чтобы подняться в полный рост. Но движение вновь отдалось резкой болью внизу живота. Наверное, стоило сделать паузу, но Геннадий Павлович чувствовал, что внутренние функции его организма уже почти не подчиняются разуму и воле. В такой ситуации любое промедление могло оказаться роковым. Оттолкнувшись руками от стенки, Геннадий Павлович на подгибающихся ногах вывалился из шкафа.