Кир Булычев - Старый год

И Егор ощутил отвратительный запах костра, смешанный с запахом горелого мяса.

– Тошнит, – сказал он. – Я хочу уйти.

Доктор помог ему подняться.

Чуть в стороне на совершенно пустой площади стоял прямой как палка Кюхельбекер.

Он не делал попытки приблизиться к Егору. Просто смотрел – то ли на него, то ли на кострище.

Егор с трудом тащился за доктором.

Когда они проходили мимо Кюхельбекера, тот сказал – скорее доктору, чем Егору:

– Я ведь любил ее.

– Ах, чепуха! – сказал доктор. – Вы никогда не любили. Вы не способны любить.

– Ты ошибаешься, Леонид, – сказал Кюхельбекер с горечью. – Но мне не везло. К тому же она всегда помнила, что она – маркиза.

– Она была такая же маркиза, как я китайский император.

Егор всем весом опирался на маленького доктора. Тому было тяжело, он даже клонился под этой ношей.

Егор не хотел оборачиваться к кострищу, но обернулся.

– Чего ты хочешь, мальчик? – спросил Кюхельбекер.

Он был высокий, сухой и, наверное, ломкий, как богомол. Если нажмешь как следует, рука треснет и отломится, как сухая ветка.

– Вы же знаете, – сказал Егор. – Я хочу уйти отсюда.

– Это очень трудно сделать, – сказал Кюхельбекер.

От неожиданности Егор даже остановился, чуть не свалив доктора.

– Значит, можно? Все-таки можно? – Егор даже оторвался от доктора и сделал шаг к Кюхельбекеру.

– Не место и не время для разговора, – сказал Кюхельбекер.

Они не успели дойти до медпункта. У входа в вокзал их ждал велосипедист.

– Молодого человека ожидают у императора, – сказал он.

– Нет, нет, нет! – воскликнул доктор. – Он болен, ему требуется отдых.

– Приказано доставить!

– Пускай идет, – произнес Кюхельбекер. – Я там буду тоже.

– Как только освободитесь, – сказал доктор Егору, – сразу ко мне.

– А куда же еще, – ответил Егор. – У вас Люська.

Император встретил его жирным хохотом.

Он сидел на своем троне в комнате милиции, вокруг горбились холмы ковров. В углах комнаты горели керосиновые лампы.

– В обморок упал! – смеялся император. – Ты что же, не видал раньше, как баб на кострах жгут?

Егор не ответил. Вопрос был издевательский. Император знал, что Егор не мог этого видеть.

– Хочу поговорить с тобой об интересных вещах, – сказал император. – Сегодня я свободен.

Егор плохо себя чувствовал, словно заболел гриппом, – голова гудела, и в горле першило.

– Пускай он сядет, – сказал старик Кюхельбекер. – Мальчик устал.

– Пора быть мужчиной, – возразил император. Но тут же смилостивился и велел садиться на ковер.

Егор уселся на мягкую вершину коврового холма.

Когда император двигал головой, на лысине вспыхивало множество зайчиков от керосиновых ламп.

– А ты уйди, – велел император Дантесу, который сунулся было в дверь.

Наступила пауза. Она длилась с минуту. Император разглядывал Егора. Потом спросил:

– Каким видом спорта занимаешься?

– Легкой атлетикой, – сказал Егор. – Но нерегулярно. А еще в детстве меня отдавали в теннисную школу, но я не показал себя.

– Себя надо показывать, – сказал император. – А как вообще в Москве обстановка?

– Какая обстановка?

– Политическая.

– Много интересного, – сказал Егор. – Магазины открываются...

– Преступность растет?

– Преступность растет. Рэкет. Мафиозные разборки.

Император сочувственно покачал головой.

– А у нас этого нет, – сказал он. – У нас порядок.

– У вас порядок – жечь людей! – вырвалось у Егора.

Император усмехнулся:

– Иногда приходится прибегать к жестким мерам. Что делать, если люди возомнили себя бессмертными? Хотя бессмертия как такового не бывает. Продление жизни, как правило, объясняется падением других функций.

Почему-то император показал на Кюхельбекера. Он подождал, пока Егор очистит банан, и спросил:

– А что еще? Ты рассказывай, рассказывай. Например, о своей семье.

– Семья как семья.

– Отец есть?

– Есть.

– А что же ты не захотел с ними оставаться?

– У меня был конфликт.

– Ну ладно, не рассказывай. В сущности, мне и не очень интересно, что у тебя за конфликт. А как у Людмилы семья? Неблагополучная?

– Не знаю. Я там не был.

– Но она, безусловно, рассказывала.

Егор понял, что император притворяется Павлом. И неумело. Говорит как современный человек. Они тут играют в игры, ленивые игры, потому что боятся потерять власть. Хотя зачем человеку власть в этом холодном болоте?

– Ты слышал мой вопрос, Егор?

– Она живет с матерью, – сказал Егор. – Отец их бросил. Мать со своим новым мужем, или кто он там ей, пьет. Они бьют Людмилу. Она от них убежала.

– Ясно. Неблагополучная семья, – сказал император. – С этим что-то надо делать?

– Она уже хочет вернуться, – сказал Егор.

– Разумеется, – согласился император. – Что ей сейчас делать? Рано.

Он достал длинную тонкую руку, выпиленную из кости. Пальцы руки были загнуты. Этой рукой он принялся чесать себе спину под бронежилетом.

– Никогда не снимаю бронежилет, – сообщил он Егору. – Потому что никому не доверяю.

– А вы бросьте все это, – сказал Егор.

Император нехотя засмеялся. Побулькал в горле. И сказал серьезно:

– У нас беда. Никто не стареет. Ты скажешь – это счастье. Но ребенок не может стать взрослым, бутон цветка не может распуститься и расцвести. Ты меня понимаешь?

– Понимаю.

– Я должен тебе признаться, – продолжал император. – Я полюбил твою спутницу Людмилу. Я полюбил ее искренне и нежно. Но мое стремление к ней противоречит моей порядочности. Это... как бы найти нужное слово? Подскажите, канцлер... – Император повернул голову к Кюхельбекеру.

– Это неприлично, – отыскал нужное слово Кюхельбекер.

– Вот именно. Бутон должен раскрыться, чтобы цветок соединился со мной, с пчелой, которая прилетит выпить его нектар. Но я нетерпелив. Живу вне времени. Для тебя пройдет пять лет, для меня – один бесконечный день.

– Но как же...

– А вот вопросов не надо, – оборвал его император. – Могут быть пожелания.

– Нам с Люсей пора домой, – сказал Егор, словно предыдущего разговора не было.

– А он у нас упрямый, – усмехнулся император.

– Вы же сами сказали, что бутоны здесь не раскрываются, – сказал Егор.

– Вот именно, – согласился император. – А ты в Воронеже бывал?

– Нет, а что?

– Там, наверное, сейчас сугробы, метель завывает, а окошки такие желтые, теплые, заглянешь внутрь – стоят елки наряженные, игрушки висят, на столах выпивка и закуска...

– На окнах узоры, – сказал Кюхельбекер. – Внутрь не очень-то заглянешь.

– Опять испортил песню! – обиделся император. – Идите прочь! Надоели!

– Иду, иду, – ворчливо ответил Кюхельбекер, – ты не очень-то с нами ссорься. Как вознесли тебя, так можем и низвергнуть.