Роджер Леви - Платформа [litres]

– Это было в канализации, Бейл. Чем еще там должно было вонять? Тебе нужно подумать о чем-то другом. Ты потерял работу и должен это принять. – Рейзер положила руки на теплую ограду набережной. День был хороший, в вышине сверкал щит, а за ним быстро проплывали облака. Чуть-чуть попахивало аммиаком, но больше ничем. – Ты спас Таллена. По-твоему, лучше бы он умер, лишь бы шаблон совпал?

Бейл начал идти. Они миновали нескольких людей, которые облокачивались на ограду, глядя на яркие краски моря и неба. Рейзер на автопилоте изучала выражения их лиц. Они выглядели ошеломленными. Так уж влиял на них Хлад.

Она спустилась за Бейлом на каменистый пляж по истертым ступеням. Жар немедленно просочился сквозь ее ботинки. Ближе к лестнице, там, где галька была сухой, ее цвета были приглушенными, коричневыми или серо-стальными, но дальше, под волнами прибоя, они поражали. Серно-желтые, кобальтово-синие и другие – насыщенные краски стихий, в сравнении с которыми Вселенная тускнела. Каждый раз, когда прибой отступал, горячие камни испаряли воду и великолепие выцветало. Каждая новая волна сдвигала гальку и рисовала новые яркие ленты. Даже с набережной это выглядело чудесно, но вблизи потрясало.

– Это прекрасно. – Она не смогла не сказать это Бейлу, как будто они были влюбленными.

Он остановился, поскользнувшись на камнях. Махнул рукой в сторону горизонта.

– К этому никогда не привыкаешь. Учишься отводить взгляд. В море или на город. Они… – он указал на тех, кто смотрел от ограды. – До них это еще не дошло.

– Мм.

Его лицо было помехой. Рейзер сказала: «Эй», – и осознала, что и сама делает то же самое – зачарованно пялится. Она перевела взгляд с Бейла на видное сквозь мерцающий щит небо.

– Мы сейчас на краю всего, – сказал он.

– Это я уже слышала.

Помолчав, он тихо спросил:

– Ты когда-нибудь перестаешь вести заметки?

Рейзер осторожно взглянула на него. Эти слова напоминали о том, что ей нравилось в Бейле: о том, как он круто менял курс прежде, чем перейти к делу. Он умел быть острым как лед. Она никого похожего не встречала, это точно. Раздражающий засранец.

– В каком смысле? – спросила она.

– Чем именно ты занимаешься, Рейзер?

Бейл был талантлив. Неожиданная прослойка сочувствия и эта непоколебимая сосредоточенность. Он мог бы достичь так многого. Рейзер могла представить его с какой-то настоящей жизнью, с кем-то, кто ее разделял…

– Нет, – сказал он. – Ты не останавливаешься вообще никогда. Даже сейчас ты это делаешь.

…но если бы он когда-нибудь добился такой жизни, то немедленно бы ее загубил. Она сердито – и не вполне понимая, из-за чего, – ответила:

– Нет, я не останавливаюсь. Ты прав. Но я тебя не сужу, Бейл.

– Тогда пойми меня. – Он зашагал вдоль берега. Рейзер пришлось потрудиться, чтобы догнать его, потому что она постоянно оскальзывалась.

– Скажи мне, чем ты занимаешься, – сказал он. – На самом деле.

У нее начинали болеть ноги и слезились глаза.

– Пишу. Я тебе все это уже объясняла. Я создаю истории, в которые можно поверить или хочется поверить. Ты слышал о «ПравдивыхРассказах»? Это я и еще куча народу. Я пробуждаю людей к жизни.

– А я пытаюсь разобраться в их смертях, – сказал Бейл. – Ты не можешь остановиться. Я не могу остановиться. С этим ничего не поделать.

– Пусть я думаю, что ты поступаешь глупо, – ответила Рейзер тихо, – но я всегда тебя слушаю. Ты говорил, что У – бывший солдат. Он не убегал, он двигался уверенно. Ты понял это по его следам. Он действовал по плану. Ты говорил, что непонятно, как настолько умелый человек может оставить след – след, из-за которого его загнали в тупик. Так что он, возможно, тебя подманивал. Ожидал, что убьет, но должен был знать, что ты лишь первый из тех, кто будет за ним охотиться. Он был психом, но не был непоследовательным. Эти качества необязательно сочетаются, точно так же, как психически здоровый человек не всегда последователен, однако последовательные психи всегда действуют согласно какому-то плану, согласно чему-то, что кажется им логичным.

– Ладно, ты и правда слушала.

– Так теперь послушай меня. Ты хочешь понять его план? Ты не сможешь, Бейл. Даже останься он жив, его план не стал бы тебе понятен.

Над морем вился и вихрился блистательный свет.

Бейл решительно замотал головой.

– Выживший…

– Таллен ничего не помнит, кроме невнятных обрывков. И полностью не вспомнит никогда.

– Откуда тебе знать?

– Память может тебя уничтожить, а может защитить. Судя по тому, что ты мне рассказал, забыть об этом будет для него только лучше.

– Память можно извлечь.

– Нет, – сказала она. – Вот куда ты клонишь? «ПослеЖизнь»? Доступа к данным «ПослеЖизни» нет, и ты это знаешь. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Не у каждого есть нейрид, и никто не знает, настоящий ему достался или плацебо. Никто не должен об этом узнать. Если доступ получит хоть один человек – надежда угаснет во всех.

Бейл склонился и оперся руками на колени.

– Черт. Если бы его раны были хоть немного хуже…

– Его бы положили в сарк, выбросили вон там и, может быть, загрузили бы в базу «ПЖ». Но анонимно. – Рейзер выставила ладонь, не давая ему себя прервать. – Критерии поиска намеренно ограничены. «ПослеЖизнь» – это тебе не база данных Пакса или Такса. И тот и другой пытались изменить это через суд, но ничего не добились. Информация о человеке впервые выкладывается не раньше чем через год и не позже чем через пять лет, случайным образом. Когда она появляется, опознать человека невозможно. Таллена бы категоризировали как лицо мужского пола, двадцати шести лет, без родителей, без партнера, без других членов семьи, без постоянного места работы, жертву почти фатального преступного нападения с необратимым на данный момент повреждением головного мозга плюс тем, из-за чего его в конце концов положили бы в сарк.

Она задумалась, насколько далеко может зайти, и решила выбить из Бейла весь воздух одним ударом.

– Ты думаешь, что сможешь по этому описанию вычислить одного человека? Под него подходят тысячи, Бейл. Это Система – в ней восемь миллиардов человек населения, не считая Геенны и неназываемой планеты, в «ПослеЖизни» зарегистрировано примерно восемьдесят процентов, рабочие нейриды есть, возможно, у двух процентов из них – ты следишь за моей мыслью?

– Числа всё меньше.

– Но все равно высокие. Из людей с настоящими имплантатами многие умрут необратимой смертью до того, как попадут в море. Жизнь нелегка повсюду, Бейл. Мы больше не на Земле. Взрывы, разрушение и гибель мозга, тысячи других непоправимых финалов. И вот из подходящих людей с имплантатами в сарках оказывается, может быть, шесть сотых процента.