Генри Каттнер - Мстители пространства (сборник)

— Еще и гипноз, — добавил он. — Ты можешь что-нибудь сделать?

Мултон осмотрел бутылочки и отправил их на анализы.

— Возможно, — с сомнением сказал он. — Я попытаюсь.

Он пытался искренне, но напрасно, и обещанные несколько минут переросли в часы. Раздался звонок Гвинна.

Начальство хотело видеть Пауэлла.

— Это жизненно важно, — сказал Гвинн на экране. — Тут нужно кое-что снять.

— Ерунда, — сказал Гектору Пауэлл. — Я сейчас не могу покинуть Эберли. Поговори с Гвинном сам. Спроси, что ему нужно.

Но начальник молчал. Наконец Пауэлл подошел к видеофону.

— Да?

— Черт побери, Майк, за что это я только тебе плачу? Начни, наконец, заниматься работой! Бери камеру и мотай в Бэттери. Там словно ад прорвался наружу. Полиция уже в пути.

— Зачем?

— Помнишь, что я рассказывал тебе о рождении чудовищ за последние несколько месяцев? А о змее, на которой выросли перья? А обо всем остальном? Так вот, в Бэттери появилось больше сотни существ, которые буквально крушат там все подряд.

— И какие это существа? — насмешливо спросил Пауэлл.

— Не знаю. Насколько я могу судить, они выглядят, как страусы. Но ядовитые. Принимайся за работу и сними все на пленку.

— Слушай, а ты когда-нибудь переставал думать о своей прибыли? — сказал Пауэлл. — Кому ты собираешься демонстрировать свои новости? Мы ведь больше не на Земле.

— Только не начинай сейчас! — огрызнулся Гвинн. — Ну, если мы вернемся, то у нас будет что показать и рассказать! Ты думаешь, я упущу такую возможность? Принимайся за работу!

— Ладно, — проворчал Пауэлл и прервал связь.

Гигантские ядовитые птицы, как вам это нравится?

Неподходящее время для новых сенсаций!

— Он приходит в себя, Пауэлл! — позвал его Мултон.

Пауэлл тут же бросился в палату. Может ли Эберли разгадать эту запутанную, таинственную историю? Знает ли он что-нибудь о том, что случилось с Нью-Йорком?

Пауэлл этого не знал. Но пылко молился про себя, когда стоял над кроватью и смотрел, как Эберли открывает глаза и в них постепенно разгорается свет разума.

— Не говори ничего, — предупредил его Мултон. — Дай ему время. Я использую инсулин, но он все еще очень слаб.

Однако Эберли уже не выглядел слабым. Его мужественное лицо затвердело, холодный взгляд синих глаз настороженно оглядел окружающих. Он молча смотрел, как Мултон покидает палату. Затем произнес глубоким, грохочущим голосом.

— Где я? Мне нужны объяснения!

— Вы их получите, — сказал Пауэлл. — Но, во-первых, что самое последнее из того, что вы помните?

Голубые глаза сделались задумчивыми.

— Космический порт в Мохаве. На меня напали, и я потерял сознание. Когда это произошло?

— Пару недель назад. Чувствуете ли вы себя достаточно сильным, чтобы выслушать меня?

— Да. Начинайте.

Быстро, но основательно, Пауэлл рассказал о том, что произошло, ничего не утаив.

Гектор сидел рядом на стуле и слушал.

— Теперь вы знаете столько же, сколько я, — закончил Пауэлл. — Наверное, даже больше. Если вы можете пролить свет на то, что произошло...

Эберли взъерошил свои седые волосы, потер пальцами выдающийся подбородок.

— Мне нужно побриться, — зачем-то сказал он. — Да. Вы дали мне много важной информации. Все это независимые потоки, но у них есть фокус. Я отчетливо вижу это. Без единой мотивации эти различные события были бы просто совпадениями, но их слишком много, чтобы они были естественными. В Нью-Йорке уже несколько месяцев работают некие силы.

— Этот робот...

— Это следствие, а не причина. Я не уверен, что вы правы, полагая что Первый, как вы его называете, отвечает за то, что Манхэттен переброшен в другой континуум. Естественно, он мог бы приказать своим подчиненным сделать это, чтобы быть уверенным в своем положении и не подставить под удар свою организацию. Но такое внезапное развитие мастерского преступного ума неестественно. Оно было вызвано этой неизвестной силой точно так же, как были вызваны рождение чудовищ и мутации. Даже я, — кисло усмехнулся Эберли, — оказался в состоянии решить проблему, над которой годами ломал голову. Я создал свой космический двигатель и сделал еще кое-какие изобретения. Внезапно мой разум словно вырос по широте охвата и интеллекту, а ведь я отнюдь не был гением. Я думаю, мои способности к науке были развиты этой странной силой, такой же неожиданной для меня, как и для вас. Очевидно, эта сила возникла не в нашем мире. — Неожиданно он сменил тему. — Вы сказали: тени в небе. Гиганты непостижимых размеров. Нью-Йорк перенесен в другую Вселенную. Но все это невозможно.

— Нет, — проворчал Пауэлл. — Не так уж и невозможно!

— Существует четыре измерения, — задумчиво продолжал Эберли. — Причем четвертое — очень загадочное для нас. Даже Эйнштейн признавал это. Это может быть время или новая пространственная координата. Видите ли, каждое измерение является пространственной координатой на оси. Ось времени — это именно то, что нас интересует. Дайте мне листок бумаги и карандаш. Спасибо. — Эберли ткнул карандашом в середину листка. — Вот она. Можете называть это осью времени, плоскостью, верхней поверхностью бумаги, нашим собственным миром. На самом деле, конечно, это не плоскость, а трехмерный континуум. А ось времени с нее не видна, точно так же как карандаш. Бумага имеет две стороны, каждая из них перпендикулярна карандашу. Наш трехмерный мир обладает тремя координатами, каждая из которых перпендикулярна оси времени.

Эмберли оторвал часть листка и поставил крестик на одной ее стороне.

— Видите эту отметку, а? — Он приложил крестик к дырке от карандаша. — Теперь я буду вращать ее. Ничего не меняется. Она вращается вдоль оси, что для двухмерного существа просто немыслимо. Я думаю, что Нью-Йорк, как и мой кусочек бумаги, повернулся в четвертом измерении — во времени — и попал в мир, который, так сказать, лежит на другой стороне бумаги. Теперь вы понимаете?

— Понимаю, — сказал Пауэлл, — но это всего лишь теория. Механика...

— Разумеется, она невозможна для нашей земной науки. Но теперь мы не на Земле. Эти неясные контуры, которые вы видели в небе... Я думаю, это жители здешнего, другого континуума.

— Они слишком большие, — вставил Гектор.

— Размеры всегда относительны. Динозавры были большими. Микробы маленькими. На огромной планете ее обитатели были бы пропорциональны большими.

— На гигантской планете гравитация должна возрасти, — возразил Пауэлл.

— Почему? Плоскость не зависит от величины. Как насчет нейтрона? Как насчет темных звезд? А красные карлики? Вообще, этот огромный мир может быть пустым — простой тонкой оболочкой. Тогда его жители были бы довольно прозрачными. И гравитация не изменилась бы, не так ли?