А. Риддл - Война солнца [litres]

– Нас переведут в стазис сегодня вечером, – говорит Алекс.

– Я знаю. Мы должны это сделать, потому что без солнечного поля мы не сможем обогреть здание.

– Да, но у вас есть более масштабный план, не так ли, Джеймс?

Прежде чем я успеваю ответить, он добавляет:

– Мы хотим помочь.

Я качаю головой.

– Оставь это нам. Солдаты обучены для таких задач.

– Я не полезу в этот мешок и не оставлю тебя здесь, чтобы защищать нас. Дай мне что-нибудь сделать. Что угодно, Джеймс. Пожалуйста.

Какое-то мгновение я в задумчивости кусаю губу. Я точно знаю, что он чувствует, и если бы я был на его месте – сказал бы то же самое.

– Хорошо.

Один за другим части моего плана становятся на свои места.

Дни и ночи тянутся как вечность.

Чендлер и я обмениваемся колкостями по рации.

Наземные мины взрываются, как дедушкины часы, звенящие в начале каждого часа. Обе армии постоянно наготове, следят друг за другом через снежное поле битвы, обе сидят в вырытых окопах, всегда готовые к бою.

К счастью, банки, выпущенные из картофельных пушек, остановились после первоначальной атаки на солнечные батареи. Это позволило нам раскрыть панели на крыше и собрать энергию. Если нет, я не знаю, что бы мы делали. С очень небольшим коэффициентом безопасности у нас достаточно сил, чтобы закончить наши приготовления сегодня. После заката мы примем наш последний бой. Через десять часов мы будем жить или умрем.

Идзуми уговаривала меня поспать, настаивая на том, чтобы я принял снотворное. Но я не буду. Мне нужно, чтобы сегодня вечером мой разум был ясен. Любая ошибка может стать приговором для нас всех.

Я захожу в одну из комнат, где хранятся стазисные мешки, и, идя по проходу, останавливаюсь у того, где находится Эмма. Протянув руку, я прикасаюсь к ней, желая подержать ее за руку в последний раз. Более того, я хотел бы, чтобы она была рядом со мной в этой битве, как это было раньше, на Церере, когда мы поставили на карту все так же, как собираемся сделать сегодня вечером.

– Сэр, – окликает меня из-за спины солдат.

Я поворачиваюсь и вижу рядового в боевом обмундировании и полной зимней экипировке. Солдат уставился на меня, его дыхание вырывается белыми клубами пара.

– Сэр, извините, но нам было приказано начать транспортировку мешков.

– Продолжайте, – бормочу я, выходя из комнаты.

Оглянувшись, я желаю, чтобы у меня было больше времени.

Время.

Это та валюта, которую мы потратили, капитал, который мы вложили в наше выживание. Теперь у нас нет времени, и скоро мы увидим отдачу от этих инвестиций. Ответ будет двойственным. Если мы вложили наше время с умом, мы победим. Мы выживем. Если нет, мы погибнем.

Я один принял решения, которые будут определять этот результат. Не было времени на обсуждения. Я слышал выражение «на вершине одиноко», но до сих пор не понимал его. В этот момент я чувствую себя совершенно одиноко. Одиночество, как пустота вокруг, лишает меня здравомыслия.

Я бы хотел, чтобы Эмма была здесь со мной. Но я иду на линию огня, а потому радуюсь, что ее нет рядом.

Возле помещения, где Григорий делает бомбу, я останавливаюсь, кивая двум солдатам на входе, прежде чем войти.

Григорий сидит, скрестив ноги, на полу, глядя на созданную им громадину.

– Ты уверен, что это сработает?

– Это сработает, – бормочет он, не глядя мне в глаза.

Мы не можем точно проверить это, так что слово Григория – все, что у нас есть.

Если эта бомба не взорвется, наши шансы на выживание упадут до нуля.

В командном пункте я изучаю видеотрансляции, чувствуя, что наступило затишье перед бурей или долгое молчание перед битвой. Предстоящие часы определят ход истории человечества.

На данный момент единственными людьми, которые не находятся в стазисе, являются ученые и солдаты, а также несколько гражданских лиц – Алекс, Эбби, Мэдисон и Дэвид. Мы закрыли еще больше мест для проживания, оставив весь склад в заморозке, за исключением командного пункта, оперативного центра, лазарета и арсенала. Температура даже в этих комнатах далека от комфортной.

Принтеры потребляли больше энергии, чем мы ожидали, чтобы произвести детали, которые нам нужны. Дронам требуется большая часть оставшейся энергии и все, что солнечные панели выработают сегодня. К нашим проблемам добавляется тот факт, что солнце становится темнее с каждым днем. Мы на несколько месяцев опередили крайний срок Артура, когда весь мир станет совершенно темным, но для меня ясно, что планета сейчас почти необитаема. Вероятно, он солгал о том, сколько времени у нас было. Могу поспорить, он предположил, что, если бы мы думали, будто у нас больше времени, мы стали бы работать медленнее. Если бы поступили так, то сейчас оказались бы на грани исчезновения. Но мы старались изо всех сил, и это единственная причина, по которой мы готовы уйти.

У внешних входов на завод и склад размещается неполный солдатский расчет. Остальные наши войска ложатся спать. В течение следующих десяти часов наши солдаты будут спать. Им нужен отдых для того, что произойдет сегодня вечером.

Если у Чендлера есть еще один крот, вроде Данфорта или Каффи, скрывающийся тут – в лагере № 9, этот человек обязательно предупредит его. Сегодня мы находимся в наиболее уязвимом положении. Даже если бы мы были готовы к этому – если бы все наши войска были бодры и готовы к битве – у нас, вероятно, не было бы большого шанса отразить прямую атаку. Если наш враг нападет сегодня, у нас не будет шансов.

Эта мысль преследует меня, когда я проскальзываю в спальный мешок рядом с Фаулером, будучи все еще в толстом зимнем снаряжении.

Если Чендлер нападет сегодня – и победит, – что он сделает с нашими семьями в стазисных мешках? Оставит их связанными здесь, на Земле? Планета скоро станет ледяным шаром. Это смертный приговор.

Я закрываю глаза, но не могу перестать думать. Я не могу оттолкнуть страх того, что я что-то пропустил. Если это так, то я обрек нас всех.

Я дрейфую где-то между сном и бодрствованием, ощущая дремоту, но все еще находясь в сознании.

Наконец, я встаю и проверяю время.

Осталось два часа.

Я выхожу из комнаты, иду по коридору и поднимаюсь по шаткой лестнице на крышу склада. Здесь дюжина солдат выполняют задание Гарри и Мин по созданию поддельных бомб. Гарри тоже здесь, смотрит на заходящее солнце на белом горизонте.

– Не мог заснуть? – спрашивает он меня.

Я качаю головой.

– Я тоже.

– Когда ты посадишь дроны?

– За пятнадцать минут до начала. Если сделать это раньше, они получат предупреждение.

– Удачи.

– И тебе.

Когда я отворачиваюсь, он зовет меня:

– Спасибо, Джеймс.

Я оборачиваюсь, видя его мрачную улыбку. Никто из нас не прощается, но мы оба думаем об одном и том же. Я пожимаю ему руку, а затем обнимаю ближайшего коллегу. Гарри, пожалуй, мой лучший друг, хотя и Григорий тоже как-то приходит на ум.