Генри Каттнер - Лучшее. Том 2. Механическое эго

В тот момент я не сомневался, что это Триумф…

И вот я стою на верхней площадке парадной лестницы и гляжу вниз на огни и на прочее великолепие, на ряды своих трофеев и увешанных драгоценностями жен. Слуги подходят к огромным бронзовым дверям, чтобы тяжело распахнуть их. И что за ними? Толпа гостей, великие Охотники, прибывшие воздать почести Охотнику еще более великому? Или — вдруг — вдруг на мой Триумф никто не придет?..

Бронзовые двери раскрываются. Но снаружи — никого… Я еще не вижу, но я чувствую, я уверен… Страх, тот страх, что не покидает Охотника до самого последнего, величайшего его Триумфа, одолевает меня сейчас. А вдруг, пока я выслеживал Грисуолда, какой-то другой Охотник раскинул сети на еще более крупную дичь? Вдруг кто-нибудь добыл голову старого Мердока? Вдруг еще кто-нибудь в Нью-Йорке празднует Триумф сегодня ночью, Триумф еще более грандиозный, чем мой?..

Страх душит меня. Я потерпел неудачу. Какой-то счастливчик обставил меня сегодня. Я ни на что не годен…

Но нет! Нет!! Слушай!!! Слушай, как они выкрикивают мое имя! Смотри, смотри, как они вливаются сквозь распахнутые двери, великие Охотники и их блистающие драгоценностями женщины, вливаются чередой и заполняют ярко освещенный зал подо мной. Мой страх оказался преждевременным. Выходит, сегодня вечером я был все же единственным Охотником в парке. Я победил, и это мой Триумф. Вон они стоят среди сверкающих стеклянных витрин, запрокинув лица вверх, ко мне, восхищаясь и завидуя. Вон Линдман. Вон Каулз. Мне не составляет труда разгадать выражения их лиц. Им не терпится встретиться со мной наедине и вызвать меня на дуэль в парке.

Они поднимают руки в приветственном салюте. Они выкрикивают мое имя.

Беллами, внутренний Беллами, слушай! Это наш Триумф. И никто никогда его у нас не отнимет.

Я подзываю слугу. Он подносит мне приготовленный заранее, полный до краев бокал. И я смотрю вниз, на Охотников Нью-Йорка, — я смотрю на них с высоты своего Триумфа, — и я приветствую их, поднимая бокал.

Я пью.

Охотники! Теперь-то уж вы не сумеете меня ограбить.

Я буду гордо стоять в пластмассе, богоподобный, и нетленная оболочка примет меня и обнимет, и все чувства будут пережиты, все схватки позади, и слава обеспечена навеки.

Яд действует быстро.

Вот он, Триумф!

Джерри Фостер поведал бармену, что на свете нет любви. Бармен, привыкший к подобным излияниям, заверил Джерри, что он ошибается, и предложил выпить.

— Почему бы и нет? — согласился мистер Фостер, исследуя скудное содержимое своего бумажника. — "Всегда, пока я был и есмь и буду, я пил и пью и буду пить вино". Это Омар.

— Ну как же, — невозмутимо ответил бармен. — Пейте, не стесняйтесь, приятель.

— Вот ты зовешь меня приятелем, — пробормотал Фостер, слегка уже подвыпивший приятный молодой блондин с подернутыми дымкой глазами, — но никому я не нужен. Никто меня не любит.

— А та вчерашняя крошка?

— Бетти? Дело в том, что вчера я заглянул с ней в одно местечко, а тут появилась рыжая. Ну, я бортанул Бетти, а потом рыжая отшила меня. И вот я одинок, все меня ненавидят.

— Возможно, не стоило гнать Бетти, — предположил бармен.

— Я такой непостоянный... — На глазах у Фостера навернулись слезы. Ничего не могу поделать. Женщины — моя погибель. Налей мне еще и скажи, как тебя звать.

— Аустин.

— Так вот, Аустин, я почти влип. Не обратил внимания, кто победил вчера в пятом забеге?

— Пигс Троттерс, вроде бы.

— А я ставил на Уайт Флеш. Сейчас должен подойти Сэмми. Хорошо еще, что удалось раздобыть денег, — с ним лучше не шутить.

— Это верно. Простите.

— И ты меня ненавидишь, — грустно прошептал Фостер, отходя от стойки.

Он был весьма удивлен, заметив сидящую в одиночестве Бетти. Но ее золотистые волосы, чистые глаза, бело-розовая кожа потеряли свою привлекательность. Она ему наскучила.

Фостер прошел дальше — туда, где в полумраке поблескивал хромом продолговатый предмет. Это было то, что официально называлось "проигрыватель-автомат", а в обиходе звалось просто "джук-бокс" или "музыкальная машина".

Прекрасная машина. Ее хромированные и полированные части переливались всеми цветами радуги. Более того, она не следила за Фостером и держала рот на запоре.

Фостер ласково похлопал по блестящему боку.

— Ты моя девушка, — объявил Джерри. — Ты прекрасна. Я люблю тебя безумно. Слышишь? Безумно.

Фостер достал из кармана монетку и тут увидел, как в бар вошел коренастый брюнет и подсел к мужчине в твидовом костюме. После короткой беседы, завершившейся рукопожатием, коренастый вытащил из кармана записную книжку и что-то пометил.

Фостер достал бумажник. У него уже были неприятности с Сэмми, и больше он не хотел. Букмекер весьма ревностно относился к своим финансовым делам. Джерри пересчитал деньги, моргнул, снова пересчитал; в животе мерзко екнуло. То ли он их потерял, то ли его обманули, но денег не хватало...

Сэмми это не понравится.

Яростно принуждая затуманенные мозги шевелиться, Фостер прикинул, как выиграть время. Сэмми его уже заметил. Если бы выбраться через черный ход...

В баре стало слишком тихо. Страстно желая какого-нибудь шума, чтобы скрыть свое состояние, Фостер обратил наконец внимание на монетку, зажатую в пальцах, и торопливо сунул ее в прорезь джук-бокса.

В лоток для возврата монет посыпались деньги.

Шляпа Джерри оказалась под лотком почти мгновенно. Четвертаки и десятицентовики лились нескончаемым потоком. Джук-бокс взорвался песней, и под царапанье иглы из автомата понеслись звуки "Моего мужчины", заглушая шум денег, наполнявших шляпу Фостера.

Наконец поток иссяк. Фостер стоял как вкопанный, молясь богам-покровителям, когда к нему подошел Сэмми. Жучок посмотрел на все еще протянутую шляпу.

— Эй, Джерри! Сорвал куш?

— Ага, в клубе поблизости. Никак не могу разменять. Поможешь?

— Черт побери, я не разменная касса, — усмехнулся Сэмми. — Свое возьму зелененькими.

Фостер опустил позвякивающую шляпу на крышку автомата и отсчитал купюры, а недостаток покрыл выуженными четвертаками.

— Благодарю, — сказал Сэмми. — Право, жаль, что твоя лошадка оказалась слабовата.

— "О, любовь, что длится вечно..." — заливался джук-бокс.

— Ничего не поделаешь, — отозвался Фостер. — Может быть, в следующий раз повезет.

— Хочешь поставить?

— "Если все вокруг станет плохо вдруг, то спасенья круг бросит верный друг..."

Фостер вздрогнул. Последние два слова песни поразили его, возникли из ниоткуда и намертво, как почтовый штамп, засели в голове. Больше он ничего не слышал; эти слова звучали на все лады нескончаемым эхом.

— Э... верный друг, — пробормотал он. — Верный...